До февраля

– Пойдешь, – заверил Баженов, сверкнув глазами совершенно по-старому и передвигая стул на середку прохода. – По глоточку за Наташу сделаем – и пойдешь. Или вместе пойдем. Тяпнем, вспомним и пойдем. Есть ведь что вспомнить, да, Юль? Юля-Юля, ведь ты не забыла?

Глава вторая

Форель сдавленными пластиком ломтиками была и в ближайших магазинах, но Аня предпочла пройти десяток кварталов до «Даров моря». Во-первых, так было меньше шансов натолкнуться на одноклассниц или знакомых – от них отовраться будет посложнее. Во-вторых, для нормальных роллов требуются нормальная форель, нормальные нори и рис, – ну и циновочка, кстати.

Мама, конечно, с восторгом съела бы и сырой рис с пересохшей рыбой, а остатки утащила бы в школу – угощать и рассказывать всем подряд, какая дочка молодец: приехала на каникулы на два месяца раньше, получив автомат по всем предметам, да еще и в должности и.о. шеф-редактора главного областного журнала, да еще и невиданны заморски яства сготовила-от.

С рассказами Аня ничего поделать не могла, так что следовало не опозориться хотя бы с угощением. Кухню Ане особо не доверяли: сперва бабушка готовила, потом мама предпочитала в выходные настряпать на неделю вперед, а ты, Аня, к ЕГЭ готовься, это важнее. Поэтому Аня, всегда читавшая вагонами, в одиннадцатом классе смогла прочитать втрое больше обычного – сухогрузами, получается. Жалеть об этом было странно. Но еще страннее было не попробовать отдать должок – и не показать, что жертвы мамы дали хотя бы гастрономический урожай. Может, это чуть смягчит удар от известия о том, что Аня бросила универ.

Умнее, наверное, было сказать правду сразу. Аня не смогла. Просто сил не было. Потом, правда об университете повлекла бы за собой правду о «Пламени», о Наташе и о кошмаре, от которого Аня сбежала, почти не помня себя. А этого бы мама точно не перенесла.

Хватит с Ани жертв. Новых она не допустит.

Форель в «Дарах моря» была, правда, продавщица оказалась упорной в намерении подсунуть рыбину размером почти с Аню, но, поворчав, все-таки выкопала изо льда кусок, идеально подходивший для пары сетов. Нори, васаби, соевый соус, специальный уксус и имбирь тоже нашлись, как и циновочка. Аня, раз пошла такая пьянка, решила и рис купить тут же, японский какой-то, а не брать из мешка краснодарского, хранившегося в жестяном сундуке на балконе и почти не похудевшего за последнюю пару лет. Карты, вопреки опасениям, здесь принимали, потому Аня, трижды напомнив себе, что с самого начала так и собиралась и что совершенно не выходит за рамки полномочий и приличий, расплатилась золотой «визой» Баженова. Наличных у нее всё равно не осталось, а на Сбере лежало шиш да маленько.

Сообщение в мессенджере пришло, когда Аня укладывала покупки в грязноватую клетчатую сумку, с которой ходила за покупками несколько лет и которую очень не хотела брать сегодня, но почему-то взяла. Сперва она решила, что это мама, с трудом вытолканная на репетицию новогоднего представления – всё норовила отпроситься или отменить, коли такая шикарная дочь приехала, – докладывает голосовым сообщением, что быстренько свернула мероприятие и мчится домой. Номер, однако, был незнакомым. Конспиратор Паша хвастается очередными тележными успехами с тайной симки, заключила Аня.

Но сообщение пришло не от Паши, было без подписи и выглядело почти бессмысленным: «Последние из тех, кто тебе дорог, умрут мучительно. Ты узна́ешь силу змеиных объятий, цену бессилия и блаженство смирения».

Спасибо хоть не дикпик, подумала Аня раздраженно, собираясь заблокировать контакт, и замерла. Как в змеиных объятьях, ага.

Она поняла, кто́ прислал ей это сообщение. Кто отправил его минуту назад, а написал, наверное, гораздо раньше, не с первой попытки, обдумывая и исправляя ошибки так, чтоб ни одной не осталось. А вот дурновкусие и пафос исправить так же невозможно, как и желание, оно же умение, убивать.

Болван напыженный, подумала Аня механически, так и не научишься писать, и что ты мне сделаешь – я в другом городе.

А потом сообразила, что не факт. Гад к Сарасовску не привязан. Гад знает, откуда она, – и даже адрес, быть может, знает. И демонстрировать умение убивать гаду гораздо важнее любых творческих, душевных и витальных потребностей. Ей, Ане демонстрировать. На тех, кто Ане дорог.

Мама, подумала Аня, дернувшись.

И обнаружила себя уже на полпути к дому, мчащейся по плохо убранному и неровно засыпанному песком тротуару и пытающейся негнущимися пальцами ткнуть в контакт «Мама». В левой руке весомо дергалась, стукая по сгибу колена, клетчатая сумка. Аня хотела выбросить ее прочь, но то ли вспомнила, то ли вообразила что-то неопределенно ужасное: кто-то так же бежал по городу, теряя продукты из сумки и пытаясь дозвониться маме, чтобы успеть ее спасти, раскидал ношу, чтобы успеть, и не успел, а кто, Аня сообразить не могла и не слишком хотела. Она сухо всхлипнула, прижала левый кулак к груди так, что сумка теперь колотила ей в живот, и побежала быстрее, держа перед собой телефон, вызывавший наконец маму.