До февраля

Аня повиновалась, бормоча: «Кста-ати, где твои крылья, которые нравились мне». Когда мама вышла, переодевшись в домашнее, крылышки уже были сполоснуты и разложены на бумажном полотенце, а Аня колдовала над панировкой.

– Шеу, усё у порядке, – довольно сообщила мама. – Из журнала выгонят – ресторан откроешь.

Было бы откуда выгонять, подумала Аня, пытаясь задорно улыбнуться. Самой себя выгонять придется. В журнале, считай, и нет никого, да и вообще во всём здании живых – Паша да, возможно, Юля. Вот и все, кто мне дорог, это если Софьи не считать.

Господи.

– Ань, ты что? – спросила мама с тревогой.

– Мамуль, я сейчас, забыла совсем, тут срочно надо, – забормотала Аня, поспешно отирая руки и отползая в угол с выхваченным из кармана телефоном.

Мама смотрела на нее с растущим беспокойством, но Аня не обращала внимания.

Софья ответила почти сразу и с некоторым беспокойством, суть которого Аня поняла лишь после пары наводящих вопросов. Софья наконец отринула мысли о менаже, твердо, безоглядно и навсегда определилась с сердечной привязанностью с юрфака и почти уже увлекла эту привязанность в освободившуюся квартиру, когда выяснилось, что богатые родственники привязанности умчались на курорт почти до Нового года, оставив роскошную четырехкомнатную хату с роскошным же стаффордширским терьером на попечение привязанности, – так что теперь Софья, веселая и счастливая, мчится вместе с привязанностью навстречу развлечениям в самых разных стилях, и опасается, что Ане, не знающей радости этих стилей, потребовалось что-то срочное из съемной квартиры. Аня поспешила ее успокоить, с трудом отделалась от встречной пачки вопросов, восклицаний и эмодзи, и написала Паше и Юле.

Паша откликнулся не сразу – и так, что Аня испугалась.

Юля не откликнулась.

Глава третья

Пашу подкараулили у подъезда. Темная фигура отделилась от огороженной мусорки и преградила дорогу, когда он уже лез на ходу в карман за связкой ключей, к которой была прицеплена «таблетка», отпирающая подъездный замок.

Сердце Паши рухнуло в живот и мгновенно замерзло. Змей, понял он, и задергал застрявшей в кармане рукой, судорожно соображая, что́ лучше: сжать все ключи в кулаке, чтобы добавить ему веса, или выставить, если успеет, жало одного ключа между пальцами. Против опытного убийцы оба варианта играли не слишком, но изображать кролика перед удавом было западло.

Сзади скрипнул снег, Паша оглянулся так резко, что чуть не свернул шею, и увидел еще один силуэт. Этот был гораздо крупнее и приближался с угрожающей ленцой. Сразу полегчало.

Не Змей, понял Паша, а просто гопота неразумная или мелкий бандос. То есть не бандос, конечно, просто тут русский язык немножко дал петельку вокруг Уголовного кодекса и его сто шестьдесят второй статьи. Занятие называется разбоем, но не разбойником же называть того, кто этим занимается: это слово – из детского мультика, а проломленная голова или порванная селезенка скверно сочетаются с детским мультиком. Так что рано я обрадовался, подумал Паша, понял, что не дышит, а это, говорят, самое опасное в драке, резко вдохнул – и выдохнул, теребя теплые ключи ледяными пальцами с неизвестной ему самому целью.

– Хабиба включил, – лениво отметил силуэт у мусорки. – Давай поспокойней, полиция. Шевяков Павел Вадимович?

Ну правильно, кто еще у мусорки может быть – только мусор, подумал Паша с пронзительным облегчением, тут же сменившимся совсем безнадежными омерзением и тоской. Менты если не хуже бандосов, то точно более подлые. И, главное, менты, раз прицепившись, уже не отцепятся, и от их неприятностей – не отцепиться. А неприятности – их профессия. Бандосу нужно у тебя деньги отнять, а сам ты ему неинтересен, гуляй. А менту нужно, чтобы ты и деньги отдал, и себя преступником назвал, и всех вокруг назвал преступниками тоже, чтобы как можно больше людей посадить и оправдать существование ментов, зарплаты и автомобилей, каких у Паши сроду не будет. И так на каждой стадии: патрульно-постовые на улице, следаки по ходу дела, судейские во время процесса, надзиратели в тюрьме и колонии – всем нужно, чтобы ты отдал им всё, признал, что сам виноват, и замазал признанием кого-нибудь еще.

Так это работает, давно усвоил Паша как журналист и обыватель. Теперь, похоже, придется усвоить с еще одной стороны. Раньше сострадал, теперь придется пострадать, подумал он, и мрачно прикинул, похвалили бы его Наташа и Аня за каламбур – или назвали бы это образцом дурного хохмачества тупенького криминального обозревателя.

Узнать, видимо, не придется.

– Удостоверение есть? – спросил Паша неожиданно тонким голосом и откашлялся.

Мусор, ухмыльнувшись, пробормотал:

– С какой целью интересуетесь?

Но все-таки полез в куртку, извлек и показал распахнутое удостоверение. Света, чтобы разглядеть фото и надписи, недоставало. Паша сказал: «Секунду», извлек телефон, посветил, но тут же отшатнулся, едва не налетев на заднего, потому что мусор сделал быстрое движение, явно пытаясь выхватить телефон.