До конца жизни

Матвей осторожно пробрался за прилавок и присел на ящик рядом с Санькой. Тот сразу перестал орать, насторожился:

— Ну че, Калинович?

— А ни че, — все-таки надулся Матвей. — В милицию водили.

— Фю-и-ить! — соловьем залился Санька, но потом обнял Матвея за плечи. — Живой?

— Да живой, — огрызнулся Матвей.

Они обменялись деньгами. Матвей с неожиданно проклюнувшейся в нем завистью отдал Саньке шестьсот рублей, а тот ему двадцать пять за лук и восемь за веники. Матвей рассовал деньги по карманам и, сердито отстранив Саньку, встал к весам. Тот не противился, молча отошел в сторону, но потом, как бы спохватившись, сообщил Матвею:

— Я тут набавил полтинничек. По три пятьдесят теперь.

Матвей подобрел к Саньке, как-то неопределенно покачал головой, но, когда тот ушел, бойко размахивая чемоданчиком, сбавлять цену все-таки не стал. Раз берут по три пятьдесят, так, значит, по карману народу такая цена. Да оно и лучок, чего там скромничать, редкостный лучок, каждая головка с золотым отливом, крепкая, сочная…

* * *

О своем приключении с милицией Матвей решил никому, кроме Саньки, не рассказывать. Но вечером, когда у цыгана они снова выпили по рюмочке, он все-таки не выдержал и, посмеиваясь сам над собой, затеял на этот счет беседу. Все тоже посмеялись. Правда, незлобиво, по-товарищески, и одобрили Матвеево поведение. Лишь один цыган как-то осуждающе покрутил усы:

— Люську зря обидел.

— Какую Люську? — переспросил Матвей.

— А эту, с повязкой. Хароший человек.

Все опять посмеялись над Матвеевой оплошностью и стали потихоньку расходиться.

В комнатенке Санька и Отар Шотович сразу растянулись на койках, а Матвей присел в сторонке на низеньком не больно надежном на вид стульчике. Вначале он волновался и переживал за свою промашку, но потом, глядя, как блаженствуют и нежатся Санька с Отаром Шотовичем, немного успокоился и даже плюнул на все. Видал он этих Люсек-Марусек! Тоже, понимаешь, персону нашли! Хотя физиономия у нее действительно будь здоров. Клейма негде поставить. И как ей только эту самую повязку доверяют?!

— Во, слушайте, — лежа на кровати, рассуждал Санька. — Значит, так. Заходим мы как-то в город Сингапур. Пришвартовались, стали под разгрузку. Ну и, понятно, на берег в увольнение. Иду я по этому самому Сингапуру, наблюдаю заграничную жизнь, пороки там разные и язвы. И вдруг приглашает меня одна сингапурочка в дом. Красавица, скажу вам, в мире такой не найдешь, почти как моя Варька. Я, правда, вначале то да се, а потом думаю: «Не положено, Санька, отказываться. Визит вежливости». Заходим. Домом это, конечно, не назовешь — дворец. Этажей восемь, наверное, и всюду золото, серебро, ковры. Словом, миллионерша какая-то. Заводит она меня первым делом в столовую, а там все, что твоей душе угодно: вина, закуски, птичье молоко и то, наверное, есть. Ну, я ей на международном английском языке все время: «Сенкью, сенкью». Спасибо, значит, мерси. А она мне вдруг и говорит: «Хочешь, Саня, все твое будет. Люблю тебя без меры».

— Во! — удивился Матвей. — А откуда она твое имя узнала?

— Ах, Матвей Калинович, — вздохнул Санька. — Да женщина, если захочет, все узнает. Любовь.

— Это да. А что же дальше?

— Дальше? Задумался я, Матвей Калинович. Сильно задумался. С одной стороны, заманчиво, конечно, деньги, богатство, а с другой — боязно: капитализм все-таки. Вот если бы дома все это, тогда бы чего сомневаться!

— Понятно, — протянул Матвей и приготовился слушать Санькины байки дальше.

Но вдруг всех удивил Отар Шотович. Он сорвался с кровати и почти закричал на Саньку:

— Плохой твой сказка, глупый! Хочешь настоящий сказка, грузинский сказка?!

— Давай, — с готовностью улыбнулся Санька.

Отар Шотович пробежался по комнате из одного конца в другой, стукнул себя кулаком по груди:

— Клянусь матерью, правда, а не сказка! Как там у вас? В одном царстве, в другом государстве жил человек. Все у него было! Дом двухэтажный на восем комнат был? Был! Двор, выложенный кафелем был? Был! Две машины, «Волга» и «Жигули» в гараже стояли? Стояли! Сад и виноградник за домом рос? Рос! Море и горы у человека были? Были! А чего же не было у него?! Может, дэнег? Были и дэньги! Знаешь, сколько?!

— Сколько? — приподнялся на койке Санька.

— Одному неделю, дарагой, считать — ее пересчитаешь!

— Н-н-д-а-а, — вздохнул Санька.

— Так что же делать мне дальше, отвэчай?! Как жить?! — опять по-тигриному заметался по комнате Отар Шотович. — Вот сказка! Настоящий сказка.

Матвей, глядя на Отара Шотовича, даже маленько трухнул. Черт его знает, этого грузина! А тот продолжал нападать на Саньку:

— Отвечай, клянусь родытэлями!

— А что отвечать? — юлою вертелся Санька. — Живи себе не тужи.

— Глупый ты, — махнул на него рукою Отар Шотович. — Не тужи! Не тужи! Что значит не тужи?!

Он отошел от Саньки, упал на койку и закрыл голову подушкой.

— Чего ты пристаешь к человеку? — стал ругать Саньку Матвей. — Может, у него, правда, горе.

— Мне бы такое, — продолжал хорохориться Санька.