Добро не оставляйте на потом

Саваттини бросился в дым, несколько раз позвал Антику. Он покружил по палубе почти вслепую, то и дело хватаясь за колючую проволоку. Порезал руки и чертыхнулся. Раздался крик охранника, всем велели подниматься наверх. Саваттини перекрестился, мысленно прощаясь с другом, и, отыскав лестницу, ведущую на вторую палубу, полез по ней.

– Живее! – кричали охранники, выталкивая итальянцев в спасательных жилетах за борт. Те прыгали, бормоча молитвы. Вспоминали чудеса Пресвятой Матери Божьей и молили ее о спасении. Когда чуда не происходило, они взывали уже к своим матерям. Ударяясь о воду, многие ломали шеи и погружались в ледяные могилы.

В котельной бушевал пожар, и вскоре отсек начало затапливать. Вытекший из котла мазут подпитывал пламя, оно перекинулось на балластные цистерны. Огонь вспыхнул на поверхности морской воды, хлынувшей в проходы. С палуб валил дым, поднимаясь над морем угольно-черными облаками, такими густыми, что они заслонили солнце.

В темноте, накрывшей «Арандору», оставшиеся на борту заключенные и члены экипажа замерли в ужасе. За грохотом взрывов в глубине корпуса последовал оглушительный треск разрушенных стальных балок. «Арандора» начала заваливаться на бок, и люди бросились к другому борту. Корабль продолжал медленно опрокидываться, и для тех, кто не успел добраться до спасательных шлюпок или не прыгнул в море, плеск воды уже означал, что их время на исходе.

* * *

Антика стоял у леерного ограждения в дальнем конце нижней палубы, пока оставшиеся на корабле мужчины карабкались по лестнице через люк. Он уже принял решение и потому сохранял спокойствие в окружавшем его хаосе. Тот, кто прожил семьдесят лет, исполнил библейское предначертание[153]

. Пусть спасаются другие.

– Она дырявая! – закричал один итальянец, отчаявшись надуть спасательную шлюпку. – È inutile! Accidenti ai Tedeschi![154]

От корабля отплывала шлюпка, до отказа забитая нацистами. Через дыру в колючей проволоке итальянец швырнул в них попавшийся под руку стул.

– Чтоб вы сдохли! – заорал он и бросился по трапу наверх в надежде найти другой способ спастись. На нижней палубе остались только Антика, несколько заключенных и охранники, чуть ли не выталкивающие их в море. Антика отыскал закуток, где он смог спрятаться.

В эту ночь ему приснился тот несчастный случай в мраморном карьере, который искалечил его на всю жизнь. Проснулся он от удара нацистской торпеды, пугающе похожего на звук того самого взрыва в каменоломне. В двадцать лет Антика вызвался взрывать породу динамитом, потому что за эту работу больше платили. Тогда он был молод и бесстрашен. Голод придает храбрости, считал Антика. В тот день ранним утром он, как всегда, приготовил взрывчатку. Отмерил и засыпал в цилиндр порошок, поместил внутрь детонатор и вставил длинный фитиль, перед этим тщательно завернув один конец бумажной гильзы, словно защипывая край пирога. Это уже стало для него привычной рутиной. Антику спустили вниз по гладкой стене черного мрамора, чтобы он установил взрывчатку и поджег фитиль. Он методично распихал шашки в отверстия, которые выдолбил в стене другой рабочий карьера.

Рабочие наверху наблюдали за ним, и в какой-то момент на их глазах динамит взорвался прежде, чем Антика успел его поджечь. Ему оторвало два пальца на правой руке, и на некоторое время он потерял слух. Причину случившегося никто не выяснял. Антика догадывался, что это мог быть пепел от сигареты кого-то из рабочих – наверху обрабатывали мрамор. Или всему виной стал опасный уровень метана в карьере. Он так этого и не узнал.

Когда Антика вернулся домой, мать попыталась его подбодрить: «Благодари Бога! У тебя осталось три пальца, они будут напоминать тебе о Святой Троице». Только став отцом, Антика понял, что эти слова, которые в тот момент сильно его задели, были сказаны ради его же блага. Мать не хотела, чтобы сын погряз в жалости к себе. После ее смерти он узнал, что до конца своих дней она каждую ночь вспоминала о случившемся и плакала.

Антика тогда был уверен, что из-за увечья ни одна женщина не сможет его полюбить. Но в итоге обрел большую любовь в лице Анджелы Палермо, которую совершенно не волновала его обезображенная рука, и она согласилась выйти за него замуж. У них родилось шестеро детей – пятеро дочерей и один сын, – и все они, к счастью, уехали в Америку к его двоюродному брату, избежав облавы. При мысли о детях он улыбнулся. Засовывая правую руку в карман, он вдруг испытал странное ощущение. У него словно вновь было пять пальцев, и рука казалась целой, как до несчастного случая.

Антика разбирался во взрывчатке и понимал, что торпеда – это стальной вариант динамитной шашки, которые он делал когда-то сам. О мощности военной бомбы он мог только догадываться, но был уверен, что, угодив в корабль, она неизбежно потопит его.