Добролёт

Петр Данилович. Виноват, владыко! Каюсь. Господи, прости мя грешного! Борюсь я с собой. И когда как. То она меня, то я ее.

Иннокентий. От помыслов никто не бывает свободен, всякого человека они влекут к чему-то дурному, но от нас в полной мере зависит не соглашаться с ним и не вступать в беседу, и тогда они постепенно начнут удаляться.

Не говори, что нет спасенья,Что ты в печали изнемог:Чем ночь темней, тем ярче звезды,Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.

Петр Данилович. Я с самого утра, владыко, скорбел. Хотя праздник, Пасха. Грешный, думал, совсем меня забыли. Хотелось к руке припасть, попросить благословения и умереть.

Иннокентий. Да полно вам, Петр Данилович! Вы еще в самой силе. А туда не торопитесь. Всех Он нас призовет, но каждого в свое время.

Петр Данилович. Владыко, я – великий грешник.

Иннокентий. Так уж и великий?

Петр Данилович. По молодости чего только не было.

Иннокентий. Все мы грешны.

Петр Данилович. Истинно так, владыко! Сейчас вижу вас – и слезы радости так и льются. Счастье-то какое! В любом деле надо иметь кормчего. Такого, как Николай Николаевич. Иркутску, всему нашему краю повезло, что у нас такой губернатор. Мне немало чего пришлось повидать. Владыко знает. В бурю на лодке, как бы искусен гребец ни был, с ним можно погибнуть, а с таким кормчим, как вы, ваше превосходительство, – никогда.

Муравьев. Да полно вам. Мы все здесь служим Вере Православной, Царю и Отечеству. Вот отгоним басурманов и встанем на Амуре.

Иннокентий. Раньше людей легко было вести: сначала на всякое дело придут, возьмут благословение, а потом уже делают, а теперь сами все делают, а потом благословение просят.

Муравьева. Батюшка, расскажите об Америке. Поют ли там песни? На каких инструментах играют?

Иннокентий. Народ – везде народ. Если вы спрашиваете об алеутах. То и они поют. Каждый свое. И калоши и алеуты и русские.

Муравьева. И что они поют? На чем играют?

Иннокентий. Был я в Калифорнии. Иезуиты заказали орган. Один вал я сделал с духовной музыкой, другой с народными песнями. (Подходит к фисгармонии. Одной рукой наигрывает духовную спокойную мелодию.) Завел им духовные, но особого удовольствия они не высказали. Тогда я завел «камаринскую». (Наигрывает «камаринскую».) Они тут же пустились в пляс.

Невельской. Я на Филиппинах видел своими глазами, как местные жители побивали камнями белого человека. Им оказался миссионер.

Иннокентий.

Люди не любят, когда им что-то навязывают. Доброта – главнейшее качество, особливо для того, кто готовится быть наставником других.

Петр Данилович. Владыко, будьте любезны, сыграйте. А моя дочь Фрося исполнит песню.

Иннокентий. Пусть это сделает тот, кто хорошо это умеет. А я послушаю.

Фрося. Нет, нет, владыко, сыграйте. У вас это хорошо получается. Я буду просто счастлива.

(Иннокентий подыгрывает.)

Фрося(поёт). Ах ты, душечка, красна девица…

(После исполнения к владыке и Фросе подходит жена Муравьева.)

Муравьева. Шарман, шарман!

(Все хлопают.)

Наталья Павлантьевна. Мою бы Фросю да во Францию. Париж точно был бы у ее ног.

Муравьев

(улыбнувшись, кивает на стоящих рядом Фросю и Сергея). Сегодня у ее ног – победитель турок.

Петр Данилович(беспомощно). Все, что я задумывал, все поломал.

Иннокентий. Если ты древо, то не возносись над ветвями.

Петр Данилович. Знаю, владыко. Побеги и ветви не разумеют, что не ты корень носишь, но корень тебя.

Иннокентий. Вольному – воля, спасенному – рай. Ветка сама отыщет свой путь в пространстве, прислонится к земле и даст свой корень.

Петр Данилович. Если б так.

Сергей(глядя на Фросю, напевает):

Когда б имел златые горыИ реки полные вина,Все отдал бы за ласки, взоры,

Чтоб ты владела мной одна.Не упрекай несправедливо,Скажи всю правду ты отцу,Тогда свободно и счастливоС молитвой мы пойдем к венцу.

Фрося. Сердце мое готово выскочить из груди. Я боюсь.

Сергей. Милая Фросюшка! Смелость города берет. Мне отец Иннокентий так и сказал: «Идите – и все у вас получится».

Фрося. Так и сказал?

Сергей. Да, да, именно так и сказал. Суворов слова не просил, он его брал.

Фрося. Но я не Суворов.

Картина десятая