Добролёт

Стоят Муравьева и Фрося. К ним подходит Наталья Павлантьевна.

Наталья Павлантьевна. Но я слышала, что у твоего возлюбленного уже была женщина?

Муравьева. Сердце ищет друга. И не сразу находит. Такова природа не только мужчин, но и женщин.

Муравьева. Надо радоваться жизни, любить такой, какая она есть.

Наталья Павлантьевна. Мы – самоеды. Или все, или ничего.

Муравьева. Жизнь женщины похожа на цветок. Вот она распускается, ею любуются, хотят сорвать и иметь в своем букете. Но потом вырастают другие цветки. И уже вокруг них начинают кипеть страсти.

Фрося. За любимым я готова хоть на край света.

Муравьева. Мне раньше казалось, здесь холодные люди. Лед, зима, мороз. Но здесь щедрые и горячие мужчины. Они понимают музыку и любят красивых женщин. Россия – страна контрастов. Неграмотное население. Но многие говорят по-французски Холодные, почти безлюдные просторы. И рабское поклонение власти.

(К беседующим женщинам подходит Лажкин.)

Лажкин.

В Париже или около Парижа грамотных, наверное, больше, чем в России. Но где больше разврата, возмущений, переворотов, беспокойств. И отчего?

Муравьева. Если бы я жила в Париже, я бы тоже возмущалась и ругала правительство. Но я живу в России и говорю: так угодно Богу.

Наталья Павлантьевна. Да ты совсем не француженка. Ты до мозга костей наша. За это мы все тебя любим и боготворим.

Муравьева. Вот доберется твоя дочь до Камчатки и не такое еще услышит. Все мысли, слова, дела у мужчин – все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра – и забыли о вчерашнем, и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! Как посмотришь – страшна, противна жизнь!

Наталья Павлантьевна. И этим она хороша.

(К беседующим женщинам подходит Сергей, берет Фросю за руку.)

Фрося. Матушка, прости нас. Мы к тебе. Ой, я боюсь говорить. С чего начать? (Смотрит на Сергея.)

Наталья Павлантьевна. Говори, что там у вас.

Сергей. Наталья Павлантьевна, вопрос спешный. И не терпящий отлагательств. Вы знаете, через два дня я уезжаю на Камчатку и далее. Сколько мне отведено сроку быть там – неизвестно. Так вот. Я хочу взять Фросю с собой.

Наталья Павлантьевна.

Как это – взять?

Сергей. Я прошу руки вашей дочери.

(Пауза.)

Наталья Павлантьевна. К чему такая спешка?

Фрося. Маменька, прости. И прошу твоего благословления.

Наталья Павлантьевна. А ты хоть согласна ехать неведомо куда?

Сергей. Она согласна.

Фрося. Но мы ни минуты не можем друг без друга.

Сергей. Поэтому я и решился на такой поступок.

Наталья Павлантьевна. Отец знает?

Фрося.

Я боюсь ему говорить.

Сергей. Если вы согласны, то я подойду и попрошу у него благословления. Он только что обнимал меня и говорил, что я ему теперь как сын.

Фрося. Я бы хотела у владыки попросить.

Муравьева. Наталья Павлантьевна, ведь это замечательно! Мы присутствуем при важном событии. Молодой человек, герой войны, делает решительный шаг. В свое время я вот так же бросилась в омут и очутилась на краю земли. Все мои парижские знакомые были в шоке.

Наталья Павлантьевна. Я тоже в шоке.

Муравьева. Радоваться, голубушка, надо.

Наталья Павлантьевна. Ой, не знаю, не знаю!

Лажкин. Нет, вы посмотрите, какое коварство!

Муравьева. Николай Францевич, вы это о чем?

Лажкин. А ведь могла бы действительно блистать в Париже. Но она выбрала вшей на постоялых дворах и казармах.

Муравьева.

Николай Францевич, да что с вами? На вас лица нет.

Лажкин. Да, действительно. Что-то мне сегодня нездоровится. Пожалуй, пойду. Вы передайте генералу-губернатору мои извинения. (Двигается к двери, где Глаша тут же подает ему пальто.)

(Петр Данилович подходит к Лажкину.)

Петр Данилович. Николай Францевич, ты что уходишь?

Лажкин. Спасибо за угощение. Буду помнить долго.

Петр Данилович. Николай Францевич, еще раз прости меня.

Лажкин. Петр Данилович, знаешь, что я тебе скажу? Обида прощается, но не забывается.

Петр Данилович. Кто старое помянет, тому глаз вон. Давай помиримся. А я уж в долгу не останусь.

Лажкин(поглядывая на Иннокентия, говорит с усмешкой). И любовь иногда способствует движению капиталов. Не возгордись, Петр Данилович. Птаха улетает, но неизвестно, где она сядет. На все воля Божья. (Уходит.)