Добролёт

Наталья Павлантьевна. Если не она, тогда я поеду. Надоел ты мне со своими капризами хуже горькой редьки!

Петр Данилович. А по мне хоть все езжайте.

Иннокентий. Ангела-хранителя, дети мои, вам в дорогу.

(Сергей, Фрося, Глаша, а вслед за ними Данила и Яшка-тунгус падают на колени. Иннокентий осеняет их крестным знамением. К Иннокентию подходят Мария с Муравьевой.)

Мария. Батюшка! Мне сказали, что в дорогу нужно попросить у вас разрешения.

Муравьева. Благословения.

Мария.

Да, да, я прошу вашего благословения.

Иннокентий. Твердо решила?

Мария(твердо). Да, батюшка!

Иннокентий. Отправляясь в дорогу, надо выбросить все худые мысли и взять добрые.

Мария. Вот я и хочу взять ваши слова с собой.

Действие второе

Картина первая

Побережье Охотского моря. Порт Аян. Церковь Казанской Божьей Матери. Сбитый замок. На двери, на гвозде, прибита прокламация. На полу разбросаны те же прокламации. Справа от нее еще одно помещение. Это притвор церкви, приспособленный под трапезную. В церковь входит Иннокентий останавливается, осматривается, затем читает прокламацию.

Иннокентий. «Жители Аяна! Не опасайтесь возвращаться в ваши жилища. Вам не будет сделано никакого вреда. Но только при одном условии. Если вы не будете препятствовать нашим отрядам, которые посылаются для снабжения дровами и водой для наших кораблей. Ваши корабли и суда подлежат конфискации. Командующий английской эскадры адмирал Чарльз Фридерик».

(Иннокентий срывает прокламацию, затем начинает наводить порядок, устанавливает скамьи, убирает в ведро разбросанные бумаги.

Из бокового притвора в черном выходит матушка.)

Матушка. Сын мой, зачем ты не послушался дочь свою, Катеньку, и направил стопы в Аян? Она предупреждала, что в Аяне англичане.

Иннокентий. Отец мой Евсей говорил: «Волков бояться – в лес не ходить». Я должен быть со своей паствой. А если англичане нагрянут, то я им не нужен. Возьмут меня в плен себе в убыток. Ведь меня кормить надо.

Матушка.

Береженого Бог бережет.

Иннокентий. Не пристало священнику бегать и прятаться от неприятеля по кустам. Я вспомнил моего предшественника иеромонаха Ювеналия, которого на Аляске растерзали дикие. Он мог убежать, мог спрятаться. Но он, осенив себя крестом, шел на диких, увешивая их и показывая им, что не боится их.

Матушка. Храбрость нужна солдатам. Зачем она священнику?

Иннокентий. Храбрость – дар Бога. Ювеналий принял мученическую смерть, но после его подвига многие дикие американцы приняли Веру Христову. В том месте, где были останки проповедника, явился дымный столб, простирающийся к небу.

Матушка. И все же мне страшно за тебя.

Иннокентий. По-настоящему страх посетил меня, когда я служил на Уналашке и общался со стариком Смиренниковым. Однажды он предложил встретиться с его товарищами, белыми людьми, которые знал обо мне больше чем я сам. Я испугался, как же я пойду к ним, ведь я грешный человек, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью. Для меня это было бы свиданием с ангелами.

Матушка. Да хранит тебя Бог.

(Матушка уходит, и в церкви появляется Лажкин.)

Лажкин. Владыко, как здесь очутились?! На горизонте английская эскадра. Они два дня назад заходили в порт, грабили склады. Население разбежалось. Вы подвергаете себя неслыханной опасности.

Иннокентий. Николай Францевич. Что нам на своей земле в берлогах прикажете сидеть? Вы предлагаете показать англичанам спину. Непрошеным, незваным. Мы должны показать, что это наша земля.

Лажкин. Для них не существует ни наших, ни международных законов. Они останавливают корабли и ведут себя, как настоящие разбойники.

Иннокентий. Противник, он ведь и есть противник. Ему мы должны противопоставить свою волю.

Лажкин. На вашем месте я бы уехал. Ведь вы для России все равно что апостол Павел.

Иннокентий. Апостолов было немного. А Павел только один. В тысячу раз легче бороться со страстями до падения; а, падши раз, делаешься уже их невольником и рабом.

Лажкин. Я собрался на Ситху. Ждал корабль. А тут приплыли англичане.