Добровольческая армия в «Ледяном» походе

Восставший Дон встретил возвратившихся добровольцев как героев, и уже летом 1918 года в донской печати появились публикации, посвященные походу и вождям Добровольческой армии[534]. Среди изданий, наиболее активно пропагандировавших традиции Белой борьбы, в первую очередь необходимо назвать выходивший в Ростове под редакцией В. Севского (В.А. Краснушкина) исторический и литературный журнал «Донская волна». Тогда же вышла и первая книга – «Поход Корнилова», принадлежащая перу известного журналиста А.А. Суворина, проделавшего поход вместе с армией. В скором времени с легкой руки генерала С.Л. Маркова, рассказывавшего в одном из выступлений о знаменитом бое за станицу Ново-Дмитриевскую 15 (28) марта 1918 года, за 1-м Кубанским походом закрепилось еще одно название – «Ледяной»

[535]. В общественном сознании поход прочно связывается с именем Л.Г. Корнилова, и в печати обычно именуется «Корниловским» или «генерала Корнилова».

Постепенно все обстоятельства, связанные с 1-м Кубанским походом или, вернее, с его публичным отражением, приобретали определенное идеологическое значение. Военные и гражданские власти прилагали усилия, чтобы по мере возможности отметить заслуги первопоходников. Первой и самой почетной наградой Добровольческой армии стал установленный приказом командующего в сентябре 1918 года «Знак отличия Первого Кубанского похода», которым были награждены около 5 тыс. человек. В годовщину занятия Екатеринодара Добровольческой армией – 3 (16) августа 1919 года – постановлением Кубанской краевой рады все участники 1-го Кубанского похода были приняты в войсковое сословие Кубанского казачьего войска[536]

.

С началом активных действий армии летом 1918 года и последовавшего заметного численного ее роста бывшие участники похода автоматически оказались на положении ветеранов. Хранящийся в фондах Российского государственного военного архива документ под названием «Добровольческая армия. Ее прошлое, настоящее, будущее», ориентировочно относящийся к лету 1918 года, позволяет судить о том, что первопоходники на тот момент были заметным явлением на фоне кадрового состава армии. Неизвестный автор документа (по всей вероятности, офицер штаба армии), останавливаясь на некоторых проблемах в жизни армии, констатирует, что с момента окончания 1-го Кубанского похода многие первопоходники оставили ее ряды, к этому же вынуждены были не годные к строю больные и раненые (а их более 80 %), не получившие соответствующих предложений. Обращаясь к командованию, автор предлагает учитывать их заслуги перед движением при прохождении службы[537].

Имея в виду реальные условия Гражданской войны, не приходится говорить о том, что первопоходники, подавляющее большинство которых составляла армейская молодежь, превращались в некую корпорацию, однако факт участия в походе нередко давал преимущества при производствах в чины и назначениях на командные посты. Процессы, происходившие в среде офицерства белых армий, в достаточно короткие сроки привели к его расслоению по принципу «добровольческих» заслуг, которое становилось особенно заметным в штабах и тыловых учреждениях. Интересно наблюдение бывшего жандармского генерала К.И. Глобачева, оказавшегося весной 1919 года на территориях, занимаемых Вооруженными силами Юга России: «В военных сферах имели преимущество принимавшие участие в Корниловских походах, то есть люди, начавшие зародыш Добровольческой армии; царила тенденция, что эти люди самые способные и единственные, которые могут освободить родину»[538]. Перекликается с ним мнение депутата 4-й Государственной думы, видного участника Февральской революции в Петрограде полковника Б.А. Энгельгардта, прибывшего на Кубань в начале 1919 года «Екатеринодар напоминал тыловой военный лагерь. В нем царила дисциплина, но дисциплина нового порядка. Прежний авторитет начальников, в связи с положением и чином, окончательно исчез в среде офицерской молодежи. Былая деятельность, даже заслуги и отличия не имели больше никакого значения. Оценка начальников, генералов, офицеров зависела от степени их участия в гражданской войне, в Быховском сидении, в “Ледяном походе”»[539]

.

Анализируя динамику потерь добровольческого офицерства, Р.М. Абинякин отмечал, что для участников 1-го Кубанского похода, отличавшихся наибольшей приверженностью Белому движению, она составила не менее 24,1 процента, в то время как в числе покинувших ряды армии по собственному желанию – лишь 2,6 процента. Значительные потери приходились на средний командный состав – 10,9 процента, однако, несмотря на это, даже в конце 1920 года доля первопоходников в начсоставе стародобровольческих полков колебалась в пределах от 21,6 процента до 37,5 [540].