Добровольческая армия в «Ледяном» походе

Эмигрантская мемуарная литература, традиционно идеализировавшая белых добровольцев, изображала их лучшими представителями всех социальных слоев. Тем более интересно, что А.И. Деникин, указывая на узость социальной базы Добровольческой армии, склонялся к «классовой» позиции: «“Всенародного ополчения” не вышло. В силу создавшихся условий комплектования армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый»[518]. Несколько детализировал точку зрения А.И. Деникина генерал Н.Н. Головин: «Добровольческая армия с самого начала приобрела характер “офицерской” части, то есть явилась ополчением “патриотически настроенной интеллигентной” молодежи, морально оторванным от народных масс»

[519]. «Условия комплектования», о которых упоминает Деникин, удачно иллюстрирует Р.Б. Гуль, описывая свой первый день в Добровольческой армии: «Низкого роста, вылощенный, самодовольно-брезгливого вида, полковник Хованский говорит “аристократически” растягивая слова и любуясь собой: “Поступая в нашу (здесь и делает ударение) армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какая-нибудь рабоче-крестьянская армия, а офицерская”»[520]

. Такую речь полковник Хованский держит не перед гимназистами или юнкерами-первогодками, а перед офицерами-фронтовиками. В связи с этим наивным выглядит недоумение генерала Корнилова по поводу отсутствия в рядах армии солдат[521].

Наконец, некоторые современные исследователи предлагают рассматривать офицеров-добровольцев как маргинальное сообщество. Автор наиболее заметных работ, развивающих эту концепцию, Р.М. Абинякин подчеркивает, что добровольческое офицерство отличалось амбициозно-мессианским самовосприятием, агрессивностью, экстремистским радикализмом, являлось носителем не конструктивного, а скорее специфически маргинального мировоззрения[522]. С подобным мнением соглашается и другой известный исследователь, Г.М. Ипполитов, указывая на то, что ядро белых волонтеров составили русские офицеры, которые стали из-за революции 1917 года в силу ряда объективных и субъективных причин маргиналами[523]

.

Полагая данную концепцию перспективной, попытаемся выделить группы добровольцев, наиболее характерные для интересующего нас периода формирования Добровольческой армии и 1-го Кубанского похода, а также установить, каким образом участие в мировой войне и событиях революции могли способствовать формированию у них маргинального сознания.

К первой группе следовало бы отнести первых добровольческих командиров, так как именно они, наряду с вождями Добровольческой армии, определили лицо движения. Несмотря на свою молодость (подполковнику Неженцеву – 31 год, полковнику Кириенко – 29 лет, подполковнику Миончинскому – 28 лет, полковнику Тимановскому – 28 лет), все они – кадровые офицеры, за плечами у большинства кадетские корпуса и военные училища, служба в старой армии, боевой опыт трех лет мировой войны, ранения, награды и отличия. Их выбор в пользу Добровольческой армии представляется наиболее закономерным, однако его не удается объяснить идейными соображениями и политическими взглядами. Очевидно, что эти люди не могли примириться с развалом старой армии и государства по причине того, что на общем фоне офицерства военного времени в наибольшей степени ощущали себя носителями российской воинской традиции. Следует также иметь в виду, что в условиях гражданской смуты ярко проявить себя были способны лишь люди определенного темперамента и нравственных устоев. В этом смысле интересно краткое замечание А.И. Деникина о командующем войсками Кубанского края В.Л. Покровском. Родом не казак, по прошлой службе летчик, капитан и георгиевский кавалер, Покровский был молод (28 лет) и никому не известен. Он проявлял «кипучую энергию, был смел, жесток, властолюбив и не очень считался с моральными предрассудками. Одна из тех характерных фигур, которые в мирное время засасываются тиной уездного захолустья и армейского быта, а в смутные дни вырываются кратковременно, но бурно на поверхность жизни»[524].