Добывайки на реке

Глава девятая

Они сгрудились на неостывших камнях очага, рядом валялся в золе железный совок, всё ещё слишком горячий, чтобы на него сесть. Хомили затащила сюда мятый спичечный коробок – ей он вполне годился при её весе. Под и Арриэтта пристроились на небольшой обугленной головешке. Между ними в золе стояли три зажжённых свечи.

– Между молотом и наковальней – вот мы где, – с вымученной улыбкой процитировал Под изречение из календаря с пословицами и поговорками, где Арриэтта вела дневник.

Огромная комната была погружена во мрак, и когда замерли все звуки (семейство Хендрири, наверное, уселось ужинать), раздалось слабое звяканье колокольчика – казалось, совсем рядом, – потом царапанье и почти беззвучное сопение. Широко раскрыв глаза, добывайки дружно взглянули на входную дверь, но ничего не увидели – она тонула в темноте.

– Он ведь не сможет забраться сюда, да? – с дрожью в голосе шепнула Хомили.

– Исключено, – успокоил её Под. – Пусть себе царапается сколько влезет… нам ничто не грозит.

Но Арриэтта всё же окинула изучающим взглядом стенки дымохода: камни неровные, и, если не останется другого выхода, по ним будет нетрудно вскарабкаться наверх. Подняв голову, девочка вдруг высоко-высоко над собой увидела квадрат тёмно-синего неба, а на нём яркую звёздочку и, сама не зная почему, успокоилась.

– Насколько я понимаю, – начал Под, – мы не можем отсюда выйти, но и оставаться здесь тоже не можем.

– Именно так, – согласилась с ним Хомили.

– А что, если нам забраться по трубе – здесь, внутри, – на крышу? – предложила Арриэтта.

– А дальше что? – спросил Под.

– Не знаю.

– Там мы и останемся, – сказал Под.

– Да, останемся, – подтвердила Хомили жалобно, – даже если сможем туда забраться, в чём я сомневаюсь.

Несколько минут все молчали, затем Под хмуро произнёс:

– Что ж, ничего другого нам не остаётся…

– Кроме чего? – встревожилась Хомили, поднимая лицо, казавшееся сейчас, при освещении снизу, ещё более худым с темными пятнами копоти.

Арриэтта, догадываясь, что скажет отец, крепче обхватила колени руками и уставилась на совок, лежавший неподалёку от неё.

– Кроме того, чтоб смирить свою гордость, – закончил фразу Под.

– Что ты имеешь в виду? – еле слышно проговорила Хомили, хотя прекрасно всё поняла.

– Нам придётся пойти к Люпи и Хендрири и прямо, без обиняков, попросить разрешения остаться.

Хомили сжала худое лицо ладонями и молча посмотрела на мужа.

– Ради девочки… – мягко проговорил тот.

Печальные глаза повернулись, как на шарнирах, к Арриэтте и снова уставились на Пода.

– Несколько сухих горошин – вот всё, что мы у них попросим, – ещё мягче добавил Под. – Ну и несколько глотков воды…

Хомили продолжала молчать.

– А ещё скажем, что они могут оставить себе нашу мебель, – предложил Под.

Только тут Хомили вышла из оцепенения и хрипло возразила:

– Она так и так достанется им.

– Ну и что мы решим? – спросил, помолчав, Под, вглядываясь в лицо жены.

Хомили с загнанным видом огляделась по сторонам, посмотрела наверх, в дымоход, потом на золу у себя под ногами и, наконец, кивнула, уныло предложив:

– Пойдём тогда сразу и покончим с этим.

– Не возражаю.

Под поднялся на ноги и, протянув Хомили руку, ласково сказал:

– Двинули, старушка.

Хомили медленно встала, и Под, подхватив её под локоть, обернулся к Арриэтте.

– Есть два вида мужества, которые я знаю (а возможно, их и больше), но, сколько бы ни было, твоя мать обладает всеми. Запиши это в своём дневнике, дочка…

Только Арриэтта даже не обратила на него внимания: побелев как мел и уставившись в тёмный угол между дровяным ларём и дверью в прачечную в глубине комнаты, она шепнула:

– Там что-то двигается.

Под обернулся и, взглянув туда, куда были устремлены её глаза, резко спросил:

– Какое оно?

– Мохнатое…

Все замерли на месте, и тут вдруг Хомили с криком ринулась вперёд. С удивлением и страхом отец с дочерью смотрели, как она неуклюже слезает с очага и бежит, раскинув руки, к дровяному ларю. Казалось, она то ли смеётся, то ли плачет… дыхание с трудом вырывалось у неё из груди.

– Милый мальчик, – услышали они, – славный мальчик… благослови тебя Господь!

– Спиллер! – радостно завопила Арриэтта и, тоже спрыгнув на пол, вместе с Хомили вытащила его из темноты и потянула за собой на очаг.

Яркое пламя свечей осветило его кротовый костюм, сильно поношенный, кое-где порванный, с коротковатыми штанинами. Босые ноги мальчика лоснились от грязи. Казалось, он подрос и раздался в плечах, но волосы его были так же взлохмачены и торчали во все стороны, а заострённое лицо оставалось всё таким же загорелым до черноты. Никто не подумал спрашивать, откуда он взялся, – было достаточно того, что он здесь. Арриэтте казалось, что Спиллер всегда возникает из воздуха и так же быстро растворяется в нём.

– Ой, Спиллер! – всхлипнула Хомили (а ведь Арриэтта считала, что мать не очень-то его жалует). – В самый последний момент, самый последний-распоследний момент!

Она плюхнулась на конец головешки – отчего другой конец подпрыгнул, подняв тучу золы, – и разразилась счастливыми слезами.