Добывайки в поле

Она передала Хомили другую половинку ягоды, из которой только что выскребла семечки. Ей нравилось открывать розовые шары и выгребать из них золотистые семена, нравился и вкус самих ягод: «Похоже на яблочную кожуру, только чуть пахнущую розой».

– Что ж, – сказал Под, поднимаясь с земли, – тогда пошли.

Когда они достигли четвёртой – последней – стороны поля, солнце уже садилось, живая изгородь бросала на землю густую неровную тень, а в проёме между кустами золотилась освещённая низким солнцем стерня.

– Ну, раз уже мы здесь, а до дома дорога пойдёт под уклон, почему бы нам не прихватить по несколько колосьев? – предложил Под, останавливаясь и глядя на скошенное поле.

– Ничего не имею против, – устало проговорила Хомили, – если они сами притопают сюда с поля и пойдут за нами следом.

– Пшеница ведь лёгкая, – сказал Под. – Сколько надо времени, чтобы подобрать несколько колосков?

Хомили вздохнула: в конце концов, она сама предложила сегодняшний поход, – так что, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов.

– Пусть будет по-твоему.

Один за другим все трое пролезли через дыру в изгороди на пшеничное поле и сразу попали (как показалось Арриэтте) в какой-то иной, странный мир, совсем не похожий на землю: золотая стерня, освещённая вечерним солнцем, стояла рядами подобно заколдованному, потерявшему свои краски лесу; каждый «ствол» кидал длинную тень, и все эти тени, направленные в одну сторону, лежали параллельно друг другу, создавая причудливый крестообразный узор – чёрные тени и золотые стебли, – возникавший и исчезавший при каждом её шаге.

– Берите колос вместе со стеблем, – посоветовал Под, – легче будет нести.

В этом переломанном, полном насекомых лесу было такое странное освещение, что Арриэтта то и дело теряла родителей из виду, но, обернувшись в панике назад, обнаруживала их совсем рядом, испещрённых светом и тенями.

Наконец Под сжалился – больше было просто не снести, – и они перебрались обратно через изгородь, каждый с двумя пучками колосьев, которые держали за короткие стебли вниз головками.

Арриэтте припомнился Крампфирл, когда там, в большом доме, проходил мимо их решётки с луком для кухни. Луковицы были нанизаны на верёвку и походили на зёрна пшеницы, да и по величине такая вязанка была для него то же самое, что колос пшеницы для них.

– Не очень тяжёло? Ты как, справишься? – обеспокоенно спросил Под, когда Хомили первая пустилась под гору.

– Уж лучше тащить их, чем молоть, – не оглядываясь, колко ответила жена.

– С этой стороны барсучью нору искать напрасно, – пропыхтел Под (он нёс самый тяжёлый груз), поравнявшись с Арриэттой. – Тут и пашут, и сеют, и боронят; тут и люди, и собаки, и лошади, и чего только нет…

– Где же она тогда? – спросила Арриэтта, опуская на минуту свою ношу на землю, чтобы дать отдых рукам. – Мы же, кажется, уже обошли кругом всё поле.

– Осталось одно место: вон те деревья посредине, – сказал Под.

В закатных лучах оно выглядело точно таким, как в тот первый день (неужели это было лишь позавчера?), но с этого места им была не видна длинная тень, которую отбрасывал островок деревьев.

– Открытое пространство, – добавил Под, не отводя взгляда от далёкого островка. – Твоей матери это поле не перейти.

– А я смогу, – возразила Арриэтта. – Причём пошла бы с радостью…

Под не ответил, а потом, немного погодя, сказал:

– Надо подумать. Бери свои колосья, и пойдём, не то не успеем вернуться дотемна.

И они действительно не успели. Пока брели знакомым путём по рву, наступили сумерки, а когда подошли к пещере, стало и вовсе темно, но даже в кромешной темноте зашнурованный с верхом ботинок внезапно показался им родным домом. Он словно говорил им: «Добро пожаловать!»

Хомили, словно раздавленная своей ношей, тяжело опустилась на землю у подножия насыпи.

– Передохну минутку и двинусь.

– Не спеши, – сказал Под. – Я пойду вперёд и развяжу шнурки.

И, тяжело дыша, он стал подниматься по насыпи с пучком колосьев за спиной, а следом за ним – Арриэтта.

– Под! – крикнула снизу, из темноты, не оборачиваясь, Хомили. – Сегодня был тяжёлый день. Что, если мы выпьем по чашечке чаю?

– Да на здоровье! – Под, расшнуровывая верх ботинка и осторожно шаря внутри, повысил голос, чтобы ей было там, внизу, слышно: – Только помни: утерянного не воротишь… Принеси-ка мне ножницы, Арриэтта. Они на гвозде в кладовой.

Через минуту раздалось его раздражённое ворчание:

– Побыстрей! Что ты там копаешься целую вечность? Надо только руку протянуть.

– Их нигде нет, – растерянно отозвалась Арриэтта.

– Как это нет?

– Нет, и всё. Остальное на месте.

– Нет? – не веря своим ушам, повторил Под. – Подожди минутку, я сам посмотрю.

– Что за суматоха-то? – спросила всё ещё сидевшая внизу Хомили, не в силах разобрать их слов.

– Кто-то здесь явно побывал, – раздался голос Пода после горестного молчания.

Подняв с земли колосья, Хомили стала карабкаться наверх, что было совсем не легко в темноте.

– Достань-ка спичку, – опять послышался встревоженный голос Пода, – и зажги свечу.