Дочь дыма и костей

– Послушать бы, что скажет на это Бримстоун, – тихо произнесла она. И тут в голову пришла великолепная мысль: – Ведь ты можешь отвести меня к нему!

Он в изумлении заморгал, а потом покачал головой:

– Нет. Людям там не место.

– А ангелам здесь место?

– Не сравнивай. Здесь безопасно.

– Неужели? Расскажи моим шрамам, как тут безопасно.

Она отодвинула воротник блузки и показала сморщенный рубец поперек ключицы. Отталкивающий вид шрама – дела его собственных рук – заставил Акиву содрогнуться.

– Кроме того, – продолжала Кэроу, – есть кое-что поважнее безопасности. Например… любимые.

Она почувствовала, что это слово – его же собственное – глубоко его взволновало.

– Любимые, – повторил он.

– Я говорила Бримстоуну, что не покину его, и я сдержу слово. Чего бы мне это ни стоило, даже без твоей помощи.

– Как ты собираешься сделать это?

– Есть способы, – уклончиво ответила она. – Но было бы проще, если бы ты взял меня с собой.

Действительно, проще. Акива был куда более предпочтительным попутчиком, чем Разгут.

Однако он сказал:

– Я не могу. Портал охраняется. Тебя тут же убьют.

– Похоже, вы, серафимы, только этим и занимаетесь.

– Монстры сделали нас такими.

– Монстры… – Кэроу вспомнила смеющиеся Иссины глаза, хлопотунью Ясри… Она и сама порой называла их монстрами, но только в шутку, так же, как называла бешеной Зузану. Из уст Акивы, однако, это слово прозвучало отвратительно. – Чудовища, дьяволы, монстры. Если бы ты был знаком с моими химерами, ты бы так о них не говорил.

Он опустил глаза и ничего не ответил, нить разговора затерялась в неловкой тишине. Кэроу обхватила ладонями большую керамическую чашку – чтобы согреть руки после прогулки по крыше собора, а заодно чтобы ненароком не направить причиняющую боль магию на Акиву. Он сидел напротив точно в такой же позе – обхватив свою чашку, и она не могла не заметить его татуировки – множество черных полос на пальцах.

Каждая полоска была слегка выпуклой, как рубец, и Кэроу подумала, что в отличие от ее татуировок эти пометки сделаны путем примитивной процедуры – с помощью надрезов и сажи. Чем дольше она смотрела на них, тем сильнее проявлялось странное ощущение чего-то знакомого или почти знакомого. Она словно лавировала на самом краю осмысления, металась между знанием и незнанием. Это нечто было неуловимым, как крылья пчелы в полете.

Акива заметил ее взгляд и почувствовал себя неловко. Он дернулся и закрыл одну ладонь другой.

– У них тоже есть магические свойства? – спросила Кэроу.

– Нет, – ответил он, как ей показалось, немного резко.

– Что тогда они означают?

Он промолчал. Кэроу протянула руку и провела по татуировкам кончиком пальца. Они были нанесены пятерками: каждые четыре линии по диагонали перечеркивала пятая.

– Это счет, – ответила она сама себе, скользя от одной пятерки к другой на указательном пальце, – пять, десять, пятнадцать, двадцать.

При каждом прикосновении словно вспыхивала искра, неудержимо хотелось переплести свои пальцы с его, и даже – боже, что с ней такое? – поднести его руку к губам и поцеловать метки…

А затем внезапно, неизвестно откуда, пришло прозрение. Кэроу поняла, что за счет велся при помощи отметин, и отдернула руку. Она неотрывно смотрела на него, а он сидел молча, готовый согласиться с любым ее приговором.

– Это убийства, – тихо сказала она. – Убитые химеры.

Он не отрицал. Не собирался защищаться – так же, как и в тот раз, когда она напала на него. Его руки лежали неподвижно, и она поняла, что он борется с желанием спрятать их.

Ее трясло от вида этих отметин – двадцать штук только на одном указательном пальце.

– Так много, – сказала она. – Скольких же ты убил!

– Я воин.

Кэроу представила своих химер мертвыми и в испуге прикрыла рот рукой. В его рассказе война представлялась чем-то далеким. Но реальный Акива сидел прямо напротив нее, и тот факт, что он – убийца, теперь тоже стал реальным. Как и разбросанные по столу Бримстоуна зубы, эти отметины означали кровь, смерть – только не волков и тигров, а смерть химер.

Она смотрела на него не отводя глаз и… кое-что увидела. Мгновение раскололось, словно яичная скорлупа, и обнажило другое мгновение, почти неразличимое – почти, – а затем прошло. Акива остался таким, каким был, и ничего не изменилось, но этот проблеск…

Кэроу услышала собственный глухой голос, который, должно быть, исходил из яичной скорлупы.

– Теперь их у тебя больше.

– Что? – Акива смотрел на нее растерянным взглядом, а затем – словно вспышка молнии – пришло понимание.

Широко раскрыв сверкающие огнем глаза, он резко наклонился вперед и опрокинул чай.

– Что? – повторил он, на этот раз громче.

Кэроу отпрянула. Акива схватил ее за руку.

– О чем ты? Чего у меня теперь больше?