Дочь фортуны

– Говорят, оно там повсюду…

– Но если кто-то, к примеру, захочет разыскать кого-нибудь в Калифорнии…

– Вот это уж точно будет сложновато, – ответил капитан, изучающе глядя на племянницу.

– Дядюшка, ты теперь как раз туда и отправишься?

– Я получил заманчивое предложение и думаю его принять. Группа чилийских пайщиков хочет организовать регулярные грузовые и пассажирские рейсы в Калифорнию. На их пароход нужен капитан.

– Значит, мы будем видеться чаще, Джон! – воскликнула мисс Роза.

– Ты никогда не имел дела с пароходами, – заметил Джереми.

– Это верно, зато я лучше всех знаю море.

В назначенную пятничную ночь Элиза дожидалась, пока весь дом погрузится в тишину, чтобы прокрасться в последний двор, в хижину няни Фресии. Девушка встала с постели и тихонько сошла вниз, одетая только в батистовую ночную рубашку. Элиза не знала, какое средство припасла для нее нянюшка, но понимала, что придется нелегко; она на своем опыте убедилась, что все лекарства неприятны, а снадобья няни Фресии еще и противны. «Не волнуйся, дочка, я столько водки в тебя волью, что, когда ты придешь в себя, о боли и не вспомнишь. И нам уж точно понадобится много тряпок, чтобы кровь остановить», – предупредила индианка. Элиза часто проходила тем же путем через дом в полной темноте, когда встречалась со своим любовником, поэтому ей не требовалась излишняя осторожность, но в ту ночь она шла очень медленно, с остановками, надеясь, что случится землетрясение из тех, что сотрясают земли Чили и разрушают все до основания, и тогда она с чистой совестью может не ходить в домик няни Фресии. Внезапно ее босые ступни заледенели, по спине пробежали мурашки. Элиза не знала, что это было: ночной холод, страх перед предстоящей процедурой или последнее предупреждение совести. Как только девушка заподозрила, что беременна, она начала слышать голос. Это был голос ребенка внутри ее чрева, и он заявлял о своем праве на жизнь – в этом Элиза была уверена. Она старалась не слушать и не думать, она попала в ловушку, скоро ее положение станет заметно, и тогда не будет для нее ни прощения, ни надежды. И понимания ждать не от кого: потерянной чести не вернуть. Ни молитвы, ни свечи няни Фресии беды не поправят; ее возлюбленный не вернется с полдороги, чтобы стремительно жениться, пока беременность не стала очевидной. Теперь уже поздно. Элиза боялась повторить судьбу матери Хоакина: эта женщина отмечена позорным клеймом, изгнана из семьи и жила с незаконнорожденным сыном в бедности и одиночестве; такого позора Элиза не вынесет, уж лучше сразу взять и умереть. А умереть она может в эту самую ночь от руки доброй женщины, которая ее вырастила и любит больше всех на свете.

В ту ночь семья разошлась рано, но капитан и мисс Роза закрылись в комнате для рукоделия и еще долго беседовали. Из каждого путешествия Джон Соммерс привозил сестре книги, а потом увозил с собой загадочные свертки, в которых, как подозревала Элиза, лежали записки мисс Розы. Девушка видела, как приемная мать тщательно оборачивает свои тетрадки – те самые, которые она в свободные вечера заполняла своим бисерным почерком. Из уважения или из странного чувства стыдливости никто в доме о них не упоминал; ни слова не говорили и о ее блеклых акварелях. К ее писательству и живописи относились как к маленьким слабостям: ничего по-настоящему стыдного в этом нет, но и гордиться тоже нечем.