Дочь фортуны

Индеанка приготовила отвар из огуречной травы и настойку из куриного помета на черном пиве и трижды в день давала пить Элизе; кроме того, она заставляла девочку сидеть в серных ванных и накладывала на живот горчичные компрессы. В результате этих процедур Элиза вся пожелтела и ходила липкая от пота, источая запах подгнивших гардений, но следующая неделя не принесла никаких признаков выкидыша. Няня Фресия решила, что ребенок – мальчик, да еще и, очевидно, проклятый, вот почему он так цепляется за материнскую утробу. Они столкнулись с кознями дьявола – такой противник был ей не по силам, и только мачи, учительница Фресии, сумеет совладать с этой напастью. В тот же вечер няня Фресия отпросилась у хозяев, еще раз пешком преодолела тяжелую дорогу до расщелины и со склоненной головой предстала перед слепой колдуньей. В подарок она принесла два ломтя айвового мармелада и утку, тушенную с эстрагоном.

Мачи выслушала рассказ о последних событиях, кивая со скучающим видом, как будто заранее знала, что все так и произойдет.

– Я тебе говорила: упорство – очень сильная хворь, она вцепляется в мозг и разрывает сердце. Упорств разных много, но худшее из них – любовное.

– Вы сможете как-нибудь помочь моей девочке избавиться от ублюдка?

– Смочь-то я смогу. Да только ей это впрок не пойдет. Ей все одно придется идти за своим мужчиной.

– Он ушел далеко, золото искать.

– А после любви самое тяжкое упорство – то, что от золота, – растолковала мачи.

Няня Фресия понимала, что невозможно вывести Элизу из дому, проводить в хижину мачи, сделать аборт и вернуться домой так, чтобы мисс Роза ничего не узнала. Колдунье было лет сто, и пятьдесят из них она не покидала своего убогого жилища, так что она тоже не сможет появиться в доме Соммерсов и вылечить девушку. Другого способа нет, няня Фресия должна все сделать сама. Мачи

передала нянюшке тонкую тростинку и темную терпкую мазь, а потом подробно объяснила, как следует смазать тростинку, как вводить ее в Элизу. И научила Фресию заговору – словам, которые уничтожат сатанинское дитя и в то же время защитят жизнь матери. Операцию предстояло провести ночью в пятницу, единственный день недели, пригодный для таких дел, добавила колдунья. Няня Фресия вернулась домой без сил, очень поздно; тростинку и мазь она прятала под черным покрывалом.

– Молись, девочка, через две ночи я избавлю тебя от напасти, – предупредила она Элизу, принеся ей в постель чашку шоколада на завтрак.

Капитан Джон Соммерс сошел с корабля в Вальпараисо в день, назначенный колдуньей для аборта. Это была вторая пятница февраля, стояло знойное лето. В бухте кипела работа: полсотни кораблей бросили якорь, остальные дожидались своей очереди в открытом море. Джереми, Роза и Элиза, как всегда, поспешили в порт встречать своего замечательного родственника, прибывшего с грузом подарков и новостей. Коммерсанты, пришедшие в порт за контрабандными товарами, толпились на причалах вместе с моряками, путешественниками, лоцманами и таможенными чиновниками; проститутки держались чуть в стороне и прикидывали в уме возможные барыши. В последние месяцы, с тех пор как известие о золоте подстегивало мужскую алчность на всех побережьях мира, суда прибывали и уходили в лихорадочном темпе и в борделях было не протолкнуться. И все-таки самые бесстрашные женщины не хотели довольствоваться большими заработками в Вальпараисо и подсчитывали, насколько больше они могли бы заработать в Калифорнии, где, как они слышали, на двести мужчин приходится всего одна женщина. Люди в порту то и дело натыкались на телеги, животных и грузы; здесь говорили на нескольких языках, гудели корабельные сирены, не умолкали полицейские свистки. Мисс Роза, держа у носа надушенный ванилью платочек, рассматривала сходящих на берег, стараясь не пропустить любимого брата; Элиза, наоборот, вдыхала воздух по глоточку, стремясь выделить и опознать запахи. Под жарким солнцем зловоние больших корзин с рыбой смешивалось с экскрементами вьючных животных и человеческим потом. Именно Элиза первой заметила капитана Соммерса и так обрадовалась, что едва не разревелась. Она ждала Джона долгие месяцы, потому что только он мог понять тоску ее безутешной любви. Элиза не рассказывала о Хоакине Андьете своей приемной матери и уж тем более дяде Джереми, но она была уверена, что дядя-мореплаватель, которого сложно испугать или удивить, сумеет ей помочь.

Как только капитан ступил на твердую землю, на нем повисли ликующие Роза и Элиза; Джон своими корсарскими ручищами подхватил обеих за талию, оторвал от земли и стал крутиться на месте как волчок; мисс Роза вопила от восторга, а Элиза от отчаянного желания остановить дядю – девушку едва не стошнило. Джереми Соммерс приветствовал брата пожатием руки, удивляясь, что моряк совершенно не переменился за последние двадцать лет: как был шалопай, так и остался.

– Да что с тобой, мелюзга? – спросил Джон, вглядываясь в лицо Элизы. – Выглядишь совсем скверно.

– Поела неспелых фруктов, дядюшка, – объяснила Элиза, опираясь на его плечо, чтобы не упасть.