Дочь фортуны

Лин не сильно горевала о смерти дочери, как будто предчувствовала, что ей самой не хватит жизни, чтобы ее вырастить. Она медленно восстанавливалась после трудных родов и даже попыталась снова стать беззаботной участницей ночных игрищ. С той же стойкостью, с какой женщина скрывала боль в ступнях, она изображала блаженство в страстных объятиях мужа. «Соитие – это путешествие, священное путешествие», – часто повторяла Лин, но ей больше не хватало сил, чтобы совершать его вместе с супругом. Тао Цянь так нуждался в этой любви, что приучил себя не замечать все более тревожных знаков и до самого конца верить, что его Лин совсем не переменилась. Он много лет мечтал о сыновьях, однако теперь стремился защитить жену от новой беременности. Его чувство к Лин превратилось в преклонение, и признаться в этом он мог только ей; Тао Цянь считал, что никто не сумеет понять такую мучительную любовь к женщине, никто лучше его не знает Лин, никому не известно о свете, который она привнесла в его жизнь. «Я счастлив, я счастлив», – твердил он себе, отгоняя зловещие предчувствия, которые донимали его, стоило лишь чуть-чуть отвлечься. Но он не был счастлив. Тао Цянь утратил свой беззаботный смех и больше не чувствовал блаженства, находясь рядом с Лин, – только в редкие моменты чистого наслаждения плоти; жизнь его превратилась в напряженное наблюдение, в неусыпную заботу о хрупком здоровье Лин, в нескончаемую слежку за ритмом ее дыхания. Тао Цянь даже возненавидел ее золотые лилии

, которые в начале супружества так любил целовать: это приводило его в возбуждение. Эбенизер Хоббс рекомендовал Лин долгие прогулки на свежем воздухе для укрепления легких и улучшения аппетита, но женщине удавалось сделать лишь десяток шагов, а потом она лишалась сил. Тао не мог все время находиться рядом с женой, как советовал Хоббс, потому что ему нужно было содержать семью. Каждый миг в разлуке с Лин казался ему временем, растраченным на тоску, украденным у любви. Тао Цянь мобилизовал на службу жене все свои лекарственные средства, весь опыт, накопленный за многие годы врачебной практики, однако через год после родов Лин превратилась в бледную тень той веселой девчушки, какой была прежде. Муж как мог пытался ее рассмешить, но смех у обоих получался фальшивый.

Однажды утром Лин не смогла подняться с постели. Женщина задыхалась, теряла силы, кашляя кровью и ловя ртом воздух. Она отказывалась от еды, проглотила лишь несколько ложек жидкого супа, потому что любое усилие ее изматывало. Лин спала урывками, в те редкие моменты, когда отпускал кашель. Тао Цянь подсчитал, что его жена шесть недель дышит с влажным бульканьем, как будто из-под воды. Поднимая Лин на руки, он убеждался, что женщина с каждым днем теряет в весе, и душа его сжималась от ужаса. Лин так страдала, что ее смерть уже можно было воспринимать как избавление, но в то злосчастное утро, когда Тао Цянь проснулся, держа в объятиях окоченевшее тело, он сам оказался на грани смерти. Долгий и жуткий крик, порожденный как будто в недрах самой земли, вулканом потряс дом и разбудил весь квартал. Соседи сбежались на шум, выставили дверь и увидели посреди комнаты голого Тао Цяня, воющего с мертвой Лин на руках. Парня пришлось успокаивать и силой оттаскивать от жены, пока наконец не явился Эбенизер Хоббс и не заставил друга принять дозу лауданума, которая свалила бы и льва.