Дочери лорда Окбурна

– Да, – сказала Дженни, – это было в марте, сон этот очень встревожил меня, и я говорила тебе, что несколько раз писала Клариссе, в надежде получить от нее какую-нибудь весть, – это те письма, о которых я сейчас говорила тебе. Этот сон в своих мельчайших подробностях так же свеж в моей памяти теперь, как в первый день и есть минуты, в которые я бываю настолько суеверна, что не могу освободиться от мысли, что сон этот говорил мне о судьбе Клариссы?

Мне кажется, я знаю, что мы ее никогда не увидим… живою.

– Но почему ты не хочешь рассказать мне этот сон? – Сказала Лора с легкой насмешкой.

– Нет, – пробормотала Дженни, – это невозможно; тебе меньше, чем кому бы то ни было.

Лора задумалась: «Почему мне меньше, чем кому бы то ни было?»

– Потому что… потому что в этом сне в судьбе Клариссы играет роль и ужасную роль… но я, кажется, с ума схожу, – сказала вдруг Дженни. – Я не скажу ни слова более, Лора.

Лора не беспокоилась. Она всегда смеялась над снами своей сестры, то же повторилось и сегодня.

Дженни Шесней видела в своей жизни два или три очень странных сна, которые впоследствии осуществились. Один из них предшествовал смерти ее матери; быть может это было только странное стечение обстоятельств, однако Дженни, хотя не суеверная, была очень поражена и никогда не могла вполне освободиться от впечатления, которое оставил в ней этот сон. Она однако старалась похоронить это чувство на дне души, как это часто делают со всем другим, исходящим из воображения.

Но из всех снов ни один не оставил в ней такого страшного, сильного чувства ужаса – ужаса действительности – как тот, в котором участвовала ее сестра Кларисса.

– Мне не верится, Дженни, что ты за все это время не получала никаких известий от Клариссы с самого Нового года, – продолжала Лора.

Дженни подняла глаза: «Но ведь это правда».

– Зачем, с какой целью утверждать это, Дженни! – Сказала Лора язвительно, – ты очень хорошо знаешь, что получила за это время по крайней мере одно письмо и даже письмо сердечное, дружеское.

– Не знаю, что тебе приходит в голову, – сказала крайне удивленная Дженни, – но я слишком хорошо помню, что не имела от Клариссы ни одного слова за все время после Нового года.

Лора открыла свой кошелек – прекрасный портмоне, подарок Карлтона – и вынула оттуда лоскуток бумаги, составлявший, вероятно, часть письма.

– Смотри, Дженни, ты знаешь почерк Клариссы, не правда ли? Ее ли это почерк, или нет? Я эту бумажку положила к себе в кошелек и взяла сегодня с собою, чтобы показать ее тебе.

– О, да! Это почерк Клариссы, – сказала Дженни, взяв бумагу.

Это были верхние строки первой страницы письма, писанного в Лондоне от 25 февраля и начиналось так:

«Дорогой друг, я хочу сделать Вам одно предложение и…» здесь бумага была разорвана. На другой стороне был конец письма, которое казалось было очень коротко «… Без отлагательства. Навсегда Ваша Кларисса».

Дженни Шесней взвешивала каждое слово. Она в особенности остановилась на числе. Но никогда это письмо не бывало в ее руках и она сказала это своей сестре.

– Глупости, – возразила Лора. – Кому же оно могло быть адресовано, кроме тебя? Кларисса никогда не писала никому, исключая тебя, со времени ее отъезда.

– Но каким образом это письмо находится в твоих руках? – Спросила Дженни.

– Я его нашла у себя среди моих вещей.

– Невозможно, – сказала Дженни. – Я сама привела в порядок твои вещи и сложила их. Ничего похожего на этот кусок бумаги там не было.

– Я повторяю тебе, Дженни, эта бумажка была в моем сундуке; несколько времени тому назад мне казалось, что я потеряла мои кружевные рукавчики; я была страшно сердита на мою горничную и разбросала в беспорядке все, бывшее в ящике, в который я их обыкновенно прячу и, укладывая все на место, нашла эту бумажку. Что она привезена из дому с моими вещами, не подлежит сомнению, потому что из сундуков я их переложила прямо туда, в ящик. Бумажка, вероятно, оставалась там все время; она наверное проскользнула под бумагу, которой выстлан ящик.

– Для меня это непонятно, – сказала Дженни. Я уверена, что никогда не получала этого письма, с другой стороны, ты права, говоря, что Кларисса не писала никому кроме меня. Но в ее письмах никогда не было подобных фраз; это скорее слог письма жены к мужу.

– Это излияние души поразило и меня, – сказала Лора, Я подумала, что она совсем без ума от нас! Кларисса слишком тактична для того, чтобы высказывать такие откровенные выражения нежности.

Это непостижимо, как и все остальное, это полно таинственности. Не дашь ли ты мне этот лоскуток бумаги, Лора?

– Да, ты можешь оставить его у себя и делать с ним все, что хочешь. Я надеюсь, мы скоро услышим о ней. Ведь неприлично для леди Шесней зарабатывать свой кусок хлеба уроками! Она, быть может, не знает о перемене нашего положения… Кстати, Дженни, знаешь ли ты, что я встретила отца в Пембюри?

– Нет.