Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Таким образом гадамеровская методология не стремится к точке зрения «идеального наблюдателя» или к отрешенности от своего исторического контекста. «Предрассудки не всегда являются необоснованными и ошибочными, чтобы искажать истину. На самом деле историчность нашего существования приводит к тому, что предрассудки (в буквальном смысле этого слова) составляют изначальную направленность всей нашей способности познавать. Предрассудки – это предубеждения нашей открытости миру, которые суть не что иное, как условия того, что мы вообще что-то познаем»[772]

^[773]. Аргументация, используемая Гадамером в защиту этого нового подхода к традиции, заключается, в том числе, в невозможности альтернативы.

Вопреки некоторым популярным ошибочным трактовкам его философии, Гадамер не просто переоценивает предрассудки и традиции:

Представление о том, что авторитет и традиции являются чем-то, на что можно положиться, – это чистое недоразумение. Кто бы ни апеллировал к авторитету и традиции, у него нет на это права. И точка. То же самое касается предрассудков. С тем, кто апеллирует к предрассудкам, не о чем говорить. Но и с тем, кто не готов усомниться в своих собственных предрассудках, также не стоит разговаривать[774].

Когда Гадамер указывает на важность традиций и контекста, он всего лишь хочет сказать, что мы начинаем мыслить в мире, в котором предубеждение является необходимым условием – условием, которое может привести как к хорошим, так и к плохим результатам. Мерольд Уэстфал пишет: «Те предрассудки, которые Гадамер хочет реабилитировать, это не уродливое отношение к людям, отличающимся от нас самих, а предпонимание, предшествующее любому пониманию. Так же, как телесность является условием для того, чтобы быть или Джеком Потрошителем, или Матерью Терезой, предубеждение – условие отношения к тем, кто от меня отличается, либо как к неполноценным, либо как к моим братьям и сестрам»[775]. Далее, Гадамер утверждает, что традиции нуждаются в философском обосновании. Тем не менее, он осознает ограниченность доступных каждому носителю традиции источников; для тех, у кого нет доступа ко всем данным в пользу или против традиции, вера в традицию все еще может быть «действием самого разума, который, сознавая свои границы, считает других более сведущими»[776]

.

Подход Гадамера к значению и языку оказал влияние на философию религии. В основе его концепции языка и значения лежит гуманное, ценностно нагруженное понятие человеческого общения:

Взаимопонимание происходит тогда, когда речь восстает против речи, но не останавливается. Разговаривая друг с другом, мы скорее то и дело переходим в мир идей другого, мы как бы открываемся ему, и он открывается нам. Так мы разминаемся до тех пор, пока игра взаимных уступок, т. е. настоящий разговор, не начнется. Никто не может отрицать, что в таком подлинном разговоре есть что-то случайное, прелесть удивления, а также, пожалуй, легкость и даже душевный подъем, составляющие сущность игры. И поистине в душевном подъеме разговора мы переживаем не потерю самообладания, а самообогащение, даже если и не осознаем этого[777].

В первую очередь Гадамера интересовала герменевтика (от греческого hermeneuein, «интерпретировать», «переводить», «делать понятным»), или теория интерпретации. С его точки зрения, интерпретация и выявление смыслового содержания текста осуществляются не в поиске сведений о первоначальном замысле автора, а в участии в виртуальном диалоге с текстом: