Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Мы находимся в великой тьме, от которой зависит само применение наших жизненных сил; сами силы отличны не только от своего актуального применения, но также и от имеющейся в данный момент возможности их применения; они также противостоят своему разрушению: ибо пребывание во сне или в чем-то вроде обморока демонстрирует нам не только то, что эти силы существуют, когда они не применяются, подобно тому как пассивная способность к движению присутствует в неодушевленной материи, но и демонстрирует нам также, что они существуют, когда нет присутствующей в данный момент возможности их применения или что возможности их применения в данный момент, так же как и их действительное применение, могут находиться в подвешенном состоянии, хотя сами силы остаются нетронутыми. Поскольку мы вообще не знаем, от чего зависит существование наших жизненных сил, то следует признать, что нет никакой вероятности, полученной при здравом подходе к этому, что смерть будет их разрушением, поскольку их существование может зависеть от чего-то такого, что ни в какой степени не находится под влиянием смерти[375].

Он думает, что душевно-телесный дуализм является вполне последовательной позицией и отстаивает взгляд, что для личности возможно существовать без тела: «Так же просто понять, что мы можем существовать как без тел, так и в них; что мы могли иметь одушевленные тела, состоящие из других органов и чувств, целиком отличных от тех, которые сейчас даны нам, и что в будущем мы можем одушевить те же самые или новые тела, различным способом измененные и организованные; как и понять, каким образом мы можем одушевлять такие тела, какими обладаем в данный момент»[376]. Мы различаем душу и тело частично путем указания на индивидуальное своеобразие каждого из них. Он настаивает, что «в соответствии с определенными общепризнанными законами природы, мы иногда можем совершенно утратить большую часть или даже, возможно, и целиком наше тело; при этом мы остаемся теми же самыми живыми деятелями; и когда мы потеряем часть тела или все тело целиком под действием другого общепризнанного закона природы, а именно – смерти, то почему мы также не можем оставаться теми же самыми?»[377]

Из видимого несходства между личностью и телом и нашего незнания того, что поддерживает нас в существовании, наблюдение за очевидным разложением тела не является ipso facto наблюдением за очевидной смертью личности.

Батлеровский позитивный подход к вопросу о бессмертии основан на предположении, что объекты остаются в существовании, до тех пор пока не появится причина для их несуществования. Это может показаться не очень впечатляющим в качестве доказательства, хотя в следующей главе, посвященной Юму, я рассмотрю, как батлеровское доказательство могло бы быть усилено. Смысл обсуждения бессмертия здесь в том, что признание вероятности должно в полноте учитывать такие базовые утверждения, как: Есть ли разумное основание заключать, что личность и тело тождественны? Если они не тождественны, то насколько вероятно, что существование личности (а не только ее деятельности) сущностно и исключительно зависит от тела?[378]

Батлер достиг большой известности своими трудами, посвященными вопросам совести и нравственной психологии. Такие выдающиеся этические философы, как Ричард Прайс, Томас Райд и Генри Сиджвик отмечали его заслуги в опровержении поверхностного, редукционистского подхода к пониманию нравственной мотивации. Батлер боролся против того, что он называл гоббсовской психологией личного интереса[379]

.

Философы и традиции: битва книг