И тут все начинается… старик проносится мимо… за этим будто бы следует взрыв, битое стекло, искореженный металл… это может быть только «старлайт», лоб в лоб столкнувшийся с «мерседесом». Похоже, поблизости никого больше нет, но если есть… то он (или она) увидит именно такую картину. Блэкстоун уж точно видит, Шансу это известно, потому что сам он смотрит на Реймонда Блэкстоуна, или, если быть предельно точным, на вторую пуговицу голубой рубашки, которую детектив не застегивает у ворота, потому что Шанс знает: столкновение произошло ради него, и в этот самый миг
Случайный миг того самого волшебного света совпадает со звуком, который издает пробивающий кость клинок. Если перерезать артерию, человеческое сердце способно устроить фонтан, бьющий больше чем на тридцать футов, но за считаные секунды теряет эту способность, если на лезвие в рану попало достаточно ткани и если дуга аорты на самом деле рассечена. Это конец света, прямо здесь, и Шанс был намерен дать ему свершиться и не пропасть даром, он верил, что сделал это, и лишь мгновение назад все так и было, но тут свет померк, и вместе с ним исчезла память. Он представил смертельную схватку, представил свои действия и последующий побег в парк с такой ясностью, что не сразу принял истину нового и доселе немыслимого настоящего: в действительности Шанс уже был не на стоянке, и не возле ресторана «Дом на скале», и даже не возле «Камеры-обскуры», где детям на радость свет проецируется на металлическую пластинку, но скорее в некой комнате, которая, казалось, пребывала в движении, – он привязан к доске, голова в металлической клетке.
Он был отнюдь не один. С ним находились и другие. Ближе всех молодой человек, толковый с виду и одетый в форму парамедика, с короткой эспаньолкой и короткой же стрижкой, ножницами резал на нем свитер. Шанс видел все достаточно отчетливо, но верить не хотел. Он думал, что нанес удар с достаточной силой и точностью, и Блэкстоун упал в море, и сам Шанс ушел, растворился в парке, и нашел оттуда дорогу к себе в квартиру, где, без сомнения, сейчас и находится… спит в собственной постели, и его в любой момент могут потревожить соседи снизу, которые начнут ссориться или трахаться – неважно, что именно, а это состояние, эти неприятности, включая мужчин в голубом и потерю любимого и дорогого свитера, – лишь необычная остановка на пути к полному пробуждению.
Когда некоторое время спустя Шанс так и не проснулся, то усилием воли стал пытаться
– Что случилось, и где я?
– Вы в скорой помощи, доктор Шанс, – сказал молодой человек. – Вы довольно нехорошо упали, и мы везем вас в больницу.
Шанс мог бы спросить что-то еще, но не стал. Перешел прямиком к переговорам с Богом. Заведенный порядок был ему известен. Самый что ни на есть заурядный порядок. Он пообещал Господу, что, если сможет пошевелить пальцами рук и ног, то никогда не захочет ничего большего. Дав слово и выждав, как ему показалось, достаточно, он сделал попытку пошевелить пальцами и обнаружил, что действительно на это способен. Бог не подкачал. Шанс решил, что сможет пережить все остальное, но потом сообразил: его, наверное, под завязку накачали морфием, и в сущности теперь, когда дела со Вселенной прояснились, все не так плохо, как могло бы быть.
Шанс и предельный опыт
Предельный опыт (обычно представляемый как исследование пределов допустимого посредством нарушения правил) – действия или переживания, приближающие границы бытия в их насыщенности и кажущейся невозможности и, как следствие, дающие возможность хотя бы теоретически вырвать субъекта у него самого, – и из которых субъект может выйти преображенным, как после столкновения с чем-то мистическим.
Он провел эту ночь в палате той самой больницы, где так неудачно пытался навестить Ди и собственную дочь. Когда его спросили, следует ли кому-нибудь позвонить, Шанс назвал свою секретаршу, Люси Браун. Время от времени заглядывала медсестра с вопросами. Особенно ее интересовало, знает ли он сегодняшнее число, месяц и год. Все это было ему знакомо. В какой-то момент пришла сестра Гули, насколько он мог судить, где-то на рассвете следующего дня.
– Тебе надо просто сюда переехать, – сказала она. – Дочка как?