Долг – Отечеству, честь – никому…

Следует отметить, что при выводе войск с территории Дунайских княжеств за пределами наших границ не был оставлен ни один солдат из 27 тысяч раненых и больных. Кроме того, вслед за русской армией в Россию ушли тысячи сербов, румын и болгар: никому не хотелось подставлять голову под османский ятаган…

После высадки под Варной часть французских войск предприняла было экспедицию в Добруджу, но эпидемия холеры, нещадно косившая французский десант, помешала его наступательному порыву.

К концу лета 1854 года «стратеги», наконец, осознали, что, пока холера не сожрала всех без остатка, с Балкан следует побыстрее убираться. Но – куда? Лучше бы, конечно, обратно – в Тулон или Портсмут. Глядишь, оно бы, как надеялся царь Николай, тихохонько и «рассосалось».

Но имелся один нюанс: возвращаться домой, поджав хвосты, союзникам очень не хотелось. Другое дело – вернуться победителями. Но кого побеждать, когда кругом пустота? Да русских же, которые… А где они, кстати, эти азиаты: неужто в Крыму? Вот те на! Русские, оказывается, не на Дунае, а… у своих границ. Чудеса и только! Их под Варной ждут-дожидаются, а они, лапотные, квас с редькой попивают, на гармошке песни горланят – и в ус себе не дуют, что где-то там, на Балканах, англичане с французами от холеры мрут, как от чумы какой – по сотне в день! Обнаглели донельзя, варвары! К ногтю их, диковатых, чтоб место своё знали…

Тогда-то, не захотев возвращаться ни с чем, этот самый Реглан и сговорил де Сент-Арно всей флибустьерской сворой идти к крымским берегам, к Севастополю…

* * *

Вообще, насчёт «флибустьерской своры» сказано отнюдь не для красного словца. Перед началом военной кампании Британия (впрочем, как и Франция) столкнулась с серьёзной проблемой – массовым дезертирством. Неожиданно выяснилось, что англичане, всегда готовые умереть за Её Величество королеву Викторию, на сей раз проявили редкостное упрямство и нежелание драться за интересы турок-басурман, которые, как знал каждый, «себе на уме». Подлежавшие отправке на войну новобранцы – бристольцы, ливерпульцы и лондонцы – удирали прямо с армейских пунктов комплектования. Пришлось довольствоваться тем, что имелось под рукой – всякого рода бродягами и прочими тёмными личностями.

И всё же самым сложным оказалось укомплектовать уже сформированные наспех дивизии командирами, которые бы соответствовали как минимум двум требованиям: во-первых, были в военном отношении достаточно грамотными; и во-вторых (и это главное), имели за плечами опыт участия в военных кампаниях. И если с первым особых затруднений не возникло, то с обожжёнными опытом вояками выявился невосполнимый дефицит.

К середине XIX века мировой колониализм приобрёл законченные очертания. Разжиревшие метрополии снимали лакомые сливки с беззастенчивой эксплуатации вассалов и, уповая на лаврах победителей, наводили порядок в рядах непокорных дубинками, штыками, а то и пушечной картечью. Как говорится, разделяй – и властвуй!

Последний раз британские дивизии участвовали в серьёзном сражении при Ватерлоо, когда под знамёнами Артура Уэлсли, 1-го герцога Веллингтона, навечно овеяли себя громкой славой. Но годы брали своё. Из старой гвардии «грозных мастодонтов» в боевых рядах остались единицы – например, безрукий лорд Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, 1-й барон Реглан. И это являлось ещё одной проблемой старушки-Британии: острая нехватка опытных военных кадров.

Перед отправкой на Восток неожиданно выяснилось, что, как пишет К. Хибберт, «только два из пяти командиров дивизий имели опыт боевых действий против регулярных войск в составе более батальона, и только один из них был моложе шестидесяти лет»²⁰

.

Тем не менее наличие в армии Её Величества таких людей, как лорд Фицрой Сомерсет, внушало оптимизм. О лорде было известно, что он в своё время являлся любимым офицером герцога Веллингтона. Седовласые ветераны хорошо помнили, что во время битвы при Ватерлоо лорд Фицрой был главным адъютантом главнокомандующего, находясь непосредственно при своём начальнике. Но не громкая победа сделала этого офицера настоящим героем: стать национальным любимцем адъютанту Веллингтона помогла… любовь к собственной жене.

Мало кто знал, что в тот день, когда при Ватерлоо английские войска гнали ненавистных «лягушатников» навстречу бесчестью, мысли молоденького Фицроя были заняты его беременной женой, которую он незадолго до этого отправил в Брюссель. Возможно, именно рассеянность офицера явилась причиной серьёзного ранения: шальная пуля раздробила ему локоть правой руки. Как рассказывали очевидцы, стянув жгутом конечность, раненый самостоятельно добрался до госпитальной палатки и молча предстал перед измазанным кровью хирургом. Осмотрев рану, лекарь устало скомандовал:

– В операционную!