Долгая долина

Женщина так и не вернулась. Еще несколько месяцев доктор Филипс искал ее взглядом на улицах города, а порой окликал какую-нибудь высокую темноволосую женщину, спутав ее со своей гостьей. Но больше он ее не видел – никогда.

Завтрак

Отчего-то это воспоминание доставляет мне удовольствие. Не знаю почему, но я вижу все до мелочей. Я возвращаюсь в тот день снова и снова, извлекая из затонувших воспоминаний новые подробности, и всякий раз они наполняют мою душу удивительным радостным теплом.

Это случилось ранним утром. Горы на востоке были иссиня-черные, но за ними уже брезжил свет, окрашенный бледным багрянцем у самых горных кряжей. Он постепенно переходил в холодный серый, а на западе и вовсе растворялся в ночном мраке.

И еще было холодно – не морозно, однако ж я то и дело растирал руки и прятал их в карманы куртки, ежился и приплясывал на ходу. Земля в долине стала лавандово-серого цвета, какой она всегда бывает на рассвете. Я шагал по проселочной дороге и вдруг случайно разглядел впереди палатку: она почти сливалась с серым воздухом. Рядом полыхнул оранжевый свет, пробившийся сквозь щели старой ржавой печки. Из короткой пузатой трубы, рассеиваясь высоко в небе, валил серый дым.

Рядом с печкой стояла женщина, совсем молоденькая, в выцветших хлопчатобумажных юбке и блузке. Подойдя ближе, я увидел, что одной рукой она держит младенца, пряча его головку под блузку, и он сосет грудь. Молодая мама ходила вокруг печки, ворошила дрова, открывая то одну заржавленную заслонку, то другую, чтобы улучшить тягу, а ребенок все это время сосал молоко, ничуть не мешая ловким, изящным движениям матери. В каждом ее действии чувствовалась легкость и отточенность. Оранжевые языки вырывались из щелей печурки и отбрасывали танцующие тени на брезентовый бок палатки.

Я был совсем близко и уже чуял запах жареного бекона и свежеиспеченного хлеба – самые теплые и приятные ароматы на свете. Небо на востоке быстро светлело. Я подошел к печке, протянул над ней руки и содрогнулся от обдавшего меня тепла. Тут полог палатки приподнялся, и на улицу вышел молодой человек, а за ним старик. Оба были в новых синих комбинезонах и синих куртках с блестящими медными пуговицами. У обоих были острые, во многом похожие черты лица.

Молодой носил темную короткую бороду, старый – такую же седую. С волос у них капала вода, на бородах и щеках блестели прозрачные капли. Они молча повернулись на восток, одновременно зевнули и полюбовались занимающимся рассветом. И только тут заметили меня.

– Доброе утро! – сказал старик. Лицо его не выражало ни дружелюбия, ни недовольства.

– Доброе, сэр, – сказал я.

Следом со мной поздоровался молодой.

Вода медленно высыхала на их лицах. Они подошли к печке и стали греть над ней руки.

Девушка продолжала сосредоточенно хлопотать, не глядя на меня. Волосы она завязала сзади шнурком, чтобы не лезли в глаза, и они болтались у нее за спиной. Она расставила на большом ящике оловянные кружки, оловянные тарелки, ножи и вилки, затем лопаткой выбрала из растопленного жира поджаристый бекон и положила его на большое оловянное блюдо. Хрустящее мясо шипело и потрескивало. Девушка открыла ржавую дверцу печурки и достала оттуда квадратный противень с пышными румяными хлебцами.

Оба мужчины с наслаждением втянули запах горячего хлеба. Молодой даже выдохнул: «Хос-споди!»

– Завтракал, нет? – спросил меня старик.

– Нет.

– Ну, так садись с нами.

То был знак к началу трапезы. Мы подошли к ящику и присели на корточки. Молодой спросил:

– Хлопок собираешь?

– Нет.

– А мы уже двенадцать дней работаем, – сказал он.

Девушка подняла голову от печки и добавила:

– Даже новую одежду себе купили!

Оба посмотрели на свои рабочие костюмы и чуть улыбнулись.

Девушка поставила на ящик блюдо с беконом, пышные румяные хлебцы, миску с вытопленным из бекона жиром и кофейник, потом сама присела рядышком. Было слышно, что младенец все еще сосет грудь, но его головку по-прежнему скрывала от стужи блузка.

Мы положили себе бекон, полили хлебцы жиром и насыпали сахар в кофе. Старик набил полный рот еды и долго жевал, потом наконец проглотил.

– Господь Всемогущий, хорошо-то как! – пробормотал он и вновь принялся за еду.

Молодой сказал мне:

– Двенадцать дней уже хорошо едим.

Мы все ели быстро, жадно, брали добавку и ели снова, пока наконец не наелись досыта и не согрелись. Горло ожег горький кофе. Мы выплеснули гущу на землю и налили себе еще по чашке.

Свет к этому времени приобрел красноватый оттенок, от которого воздух казался еще холоднее. Мужчины посмотрели на восток, их лица осветило утреннее солнце, а я поднял голову и увидел в глазах старика отражение светящейся горы.

Потом они оба выплеснули кофейную гущу на землю и дружно встали.

– Пора за работу, – сказал старик.

Молодой повернулся ко мне:

– Если хочешь, можем пристроить тебя на сбор хлопка.

– Нет, спасибо. Мне надо идти дальше. Благодарю за завтрак!

Старик отмахнулся:

– Ничего, мы только рады.

Они ушли. Небо на востоке полыхало ярким светом. И я тоже отправился в путь.