Долгая дорога на Север

Не все в то время ладилось. И часто случалося, что у человека уродцы рождалися, а те из них, кто на людей похожи были, в нутре своем чудовищами становилися. Кто шерстью покрыт, кто чешуйчатый, и были среди них с глазами кошачьими да языками змеиными. Последствия гнева божьего проявилися и до сих пор иногда встречаются. Простому глазу не всегда заметные, да и людьми скрываемые, а все же природа причудлива, и может быть, старушка пред вами сидящая — таким вот чудовищем является.

Но было и еще одно дождя огненного следствие. Пустыней Белой нынче зовущееся, в то время центром атаки являющееся. Туда, за скалы высокие, упали глыбы раскаленные, а после снег посыпался. И был тот снег серым-серым, с крапинками черными, и зареклися выжившие к месту трагедии приближаться, да только само оно настигать их принялось, и зверей причудливых да тварей уродливых во чреве своем рожать и на людские земли выплевывать, чтобы творили те злодеянья великие, уничтожая руками сделанное.

Чем дальше история двигалась, тем больше чудовищ являлося, тем хуже жить становилося. Пока однажды охотиться на монстров не придумали, да истреблять любое от человека и зверя отличное. Придумать-придумали, а сталь бесполезной сказалася, и чудища крепкие никак умирать не стремилися. И люди тогда исхитрилися оружие древних откапывать да способы разные пользовать, чтоб точно уж жить припеваючи.

И вымерли твари под корень почти что. Да все же порою встречаются, приходят в деревни окружние, детишек малых вытаскивать, а что уж в Пустыне творится — оно только Богу и ведомо.

Расслабились люди, разнежились. Привыкли к спокойному, ясному. А все же беда затаилася и ждет подходящего времени. Полезут с Пустыни чудовища, сквозь дыры в скале, по остриям. Воспрянет тогда Бог возмездия, вернется на землю грешную. И станет он дело доделывать, людей всех под корень скашивать.

Настанет конец человечеству. Всему, что мы знаем чем тешимся. Постигнет проклятье предтеченское, и горевать по нам будет некому…

***

Старушка внезапно замолкла и начала заваливаться вперед лицом. Девочка, чутко сидящая у нее в ногах, резко подскочила и помогла ей вернуться в кресло. Люди, раскрыв рты, замерли с нетронутым питьем. Напевы матушки Шими, казалось, погрузили их в транс. Никто не шевелился и даже не моргал, пока рассказчица наконец не залилась в кашле и попросила воды, чтобы смочить горло. Пока она говорила, ее голос был сам не свой, как будто принадлежал кому-то другому, но сейчас, когда история подошла к концу, несмотря на хрипоту, он все же казался прежним.

Девчушка помогла ей утолить жажду, аккуратно придерживая кружку, а затем медленно прошлась взглядом по замершим людям. На какой-то момент она задержалась, к чему-то присматриваясь, а потом мотнула головой. Сразу после этого раздался хлопок двери. Кто-то вышел, и люди начали потихоньку оживать. Часть заморгала, смачивая роговицы, друга зашмыгала носами, и минуты через три в таверне поднялся шум с размешанной в нем похвалой и благодарностью. Матушка Шими лукаво улыбнулась, покачнулась и протянула ноги к огню.

В этот момент ее внучка вытянула свою голову и прошептала ей что-то на ухо. Старушка кивнула, и девушка побежала к выходу, подхватив подол платья и демонстрируя всем босые ступни. Оказавшись на улице, она еще раз осмотрелась и, не обращая внимание на холод, бросилась через дорогу.

Там, в тени небольшого домика шагала темная человеческая фигура, закутанная в плащ. Заслышав шаги девушки, она остановилась и медленно обернулась, дожидаясь, пока та приблизиться.

— Пришел послушать рассказ? — голос молчавшей до этого девчонки оказался теплым и мягким.

— Да. Интересная история.

— Приходи еще. Там, — она указала куда-то в сторону, где колыхался черный лес, — темно и холодно. Будет много боли. Много смертей…

— Я привык, — мужчина пожал плечами.

— Каждому дан свой предел. Где твой?

— Не знаю.

— Хорошо. Позволь посмотреть на твое лицо, пока глаза мои все еще живы.

Незнакомец кивнул и присел на корточки, достал из кармана какой-то предмет, и вокруг появилось мягкое белесое свечение. Девушка подошла ближе, откинула его капюшон и начала внимательно рассматривать, словно стараясь записать этот образ в память.

— Спасибо. Так ты зайдешь?

— Зайду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Человек в черном молча положил ей на плечо ладонь, а затем поднялся и скрылся в ночи.

— Холодная… — проговорила внучка Шими, после чего как ни в чем ни бывало, вернулась в тепло таверны.

IX

Сумеречная тишина окутала окраину села, заглушив большинство звуков и оставив лишь трели сверчков и отдаленное уханье совы. Шаги бредущего между расставленными друг от друга избами казались ему очень громкими, а может, он просто боялся. Во всяком случае, сердце у юноши колотилось как бешеное и отдавало тупыми толчками за самыми ушами.