Долгий путь домой

Парадные одежды были брошены абы как в спаленке на кровать. Одетые в домашнее, они молча, прикрыв глаза и обессилено уронив руки вдоль тела, сидели в кухне на диване, перед распахнутым настежь окном. После шумного дня навалились усталость и пустота. У обоих было такое состояние, словно они после сказочного спектакля оказались в постылой, грязной будничной жизни. В квадрате окна, как на картине, тлела, меняя цвета с розового на синий, чистая закатная заря, и на солнце можно было смотреть легко, не напрягая глаз. Колье было небрежно брошено на кухонном столе. Уже потеряв в полумраке четкие очертания, оно лишь слегка мерцало в последнем рассеянном свете из окна, угасая вместе с солнцем.

– Какой-то день сумасшедший, – сказала со вздохом Мария Владимировна, не открывая глаз. – Никаких сил нет…

– Это, графиня, у вас с непривычки. – Грим решил, что надо развеселить графиню. – В таких делах тренировка нужна. Если бы ты почаще венчалась, пила и танцевала, с тебя бы сейчас… как с гуся вода.

Мария Владимировна открыла глаза, покосилась на Грима.

– Трепач!

Он встал с дивана, потянулся. Беспечно предложил:

– А давай чайку покрепче выпьем, с мёдом. Можно даже с коньячком, для неги плоти!

Графиня долго молчала за столом, грела ладони о чашку с чаем. Сидела, опустив глаза. И вдруг сказала:

– Ты знаешь, мне… страшно, – она диковато глянула на дверь, на занавешенное окно. – Как будто дышит кто-то, сопит рядом. Я уже скоро озираться начну!

– Чего?! – изумился Грим. – С какой это стати?

– А вот как ты притащил эти деньги, так и стало страшно.

– Та-ак, будем психотерапевтировать, – Грим придвинулся к Машеньке, бережно взял её руку в свои ладони. – Сейчас ты просто устала. На ночь глядя надо кефир пить, телевизор смотреть, также хорошо сделать очистительную клизму. А не про деньги разговаривать. Погладь вон Бегемота, сразу полегчает, кошки, они же лечебные… Мне тоже бывает страшновато от этих денег. Ты вот когда на пенсию жила, тебе же не было страшно?

– Я еще вышивки продавала! – самолюбиво заметила Мария Владимировна.

– Ну да, ты жила на пенсию и с продажи вышивок, я – на пенсию и гонорар от сценических этюдов в школах. Ты, главное, мысль мою пойми! Когда у человека совсем мало денег, ему не страшно, ему просто тоскливо… – Грим с удовлетворением заметил, что Машенька прислушивается к его словам. – А когда денег много, тут-то человеку и становится страшно.

Короче, выходов два. Или мы привыкаем к нашим большим деньгам, или я отнесу их обратно…

– Точно трепач, – устало повторила графиня. – «Обратно отнесу»… Еще не хватало! Страх, может, и пройдет, а безденежье никогда.

– Понял! Обратно не несу! Давай по стопочке. За консенсус и для совместного тонуса! – не дожидаясь согласия, он проворно налил коньяк в стопочки. – А то у нас с тобой брачная ночь намечается, а ты – «страшно»…

– Бесстыдник! – вспыхнула Машенька. – Я уже и думать про это забыла.

– А я тебе напомню… – и Грим поцеловал её в шею.

Графиня, умиротворенная, уснула сразу. Грим долго лежал без сна, слушал её дыхание, думал, как они будут жить дальше… В квадрате окна желтел лунный свет. В саду заводили свои трели соловьи. Чувствуя приходящий сон, он лег поудобнее, закрыл глаза. И начался тот чудный сон… Сияло утро. Он, мальчик, летит между голубым небом и цветущей землей. Скользит, парит в солнечном пространстве на белых крыльях… Он ангел! Он упоён своим полетом, ему совсем нестрашно. Он смотрит вниз, направляя полет к своим счастливым родителям, которые, молодые и красивые, сидят за столом, стоящим посреди полевых цветов. На столе, покрытом белой скатертью, кувшин с молоком, три кружки, блюдо с пирожками, мёд, самоварчик. Родители призывно машут ему руками, он взмывает ввысь и оттуда стремит свой полет вниз, к ним… Но мама вдруг меняется в лице, простирает к нему руки, кричит: «Ванюша, осторожно! Ко мне, Ванюша!» Что-то чёрное, ширясь, вспухая, закрывает над ним небо, обволакивает его со всех сторон… Уже не отец, а кто-то в чёрном, без лица начинает стрелять в него, раскаленные нити мчатся снизу вверх, прямо в лицо, крылья исчезают, и он падает камнем вниз, стиснутый черным… Мама кричит: «Ванечка, ко мне! Берегись!»

– Мама! – вскрикнул Грим, рывком сел. В углу кровати, уставившись на него зелеными светящимися глазами, злобно шипел, выгнув спину, черный Бегемот. Грим дышал тяжело, постанывая, тупо смотрел перед собой. На часах было начало пятого, в окне голубело прозрачное утро.

– Что? Что с тобой?! – испуганная Машенька гладила его по плечу.

– Фу, вот холера… – Грим потряс головой, избавляясь от наваждения.

– Ты закричал «мама». Тебе мама приснилась?

– Ну да… Мне этот сон уже снился, только он всегда хороший был, – Грим потёр лицо ладонями. – Всегда красивый такой сон был… Я в нем летал высоко на белых крыльях, а она ждала меня на земле, улыбалась… А тут она как закричит: «Осторожно! Ко мне! Берегись!» И кто-то чёрный рядом с ней, лица нет, стреляет в меня… Бред какой-то!

Мария Владимировна истово перекрестилась. Встала, начала решительно одеваться.