Долгий путь домой

Приблизительно в то время, когда Питер Морроу смотрел на кровать с мертвым телом, Гамаш смотрел на губы на картине Питера.

И в очередной раз перевернул полотно.

Изменил точку зрения.

Точно так же он должен был поступить и с этим делом. Перевернуть его. Они исходили из стольких допущений. Делали столько выводов, подгоняя их к фактам.

Но воспринимали все в перевернутом виде.

Если профессор Мэсси написал превосходную картину, висевшую на стене в задней части студии, то как мог Норман из своей дали загрязнить холст асбестом?

Как? Как?

Ответ был прост: никак.

Единственный возможный ответ состоял в том, что профессор Мэсси не писал этой картины.

Ее написал Норман.

И не Норман загрязнил ее асбестом. А Мэсси.

Гамаш понял, что смотрел на дело вверх ногами.

Не Ноу Ман пытался убить профессора Мэсси.

Наоборот, Мэсси пытался убить Ноу Мана.

И преуспел в этом.

Горло профессору Норману перерезали, вероятно, сегодня утром, но на самом деле убийство совершилось много лет назад. Загрязнением чистых холстов асбестовой пылью. А потом холсты отправлялись опозоренному и изгнанному профессору Норману. В качестве услуги.

Норман с нетерпением открывал контейнеры с красками, кистями и холстами, словно ребенок в Рождество. Вдыхал асбест, попадающий в воздух. Потом, счастливый, благодарный, он разворачивал холсты, и в воздух попадало еще больше волокон-убийц. И словно этого было мало, Норман натягивал холсты на рамы. А затем писал на них.

И все это время пребывал в убеждении, что добрый профессор Мэсси – его друг.

Если поверить мнению Рейн-Мари и Мирны, то Себастьян Норман был одаренным, может быть, даже талантливым художником. Но каждый мазок кисти приближал его к смерти. Сам акт творения убивал его.

Как того и добивался Мэсси.

Гамаш чувствовал себя идиотом. Как же он не догадался раньше, гораздо раньше! У кого был доступ к асбесту? Не у Нормана. Когда асбест извлекали из стен колледжа, Норман находился далеко, в Бэ-Сен-Поле.

Зато профессор Мэсси имел доступ к асбесту.

– Но зачем Мэсси понадобилось убивать Нормана? – спросил Бовуар. – Разве не логичнее наоборот? Мэсси уволил Нормана. Зачем он в течение многих лет посылал Норману загрязненные холсты?

Вместо ответа Гамаш повернулся к Питеру, который стоял в дверях, не глядя на окровавленную кровать.

– Мы нашли ваши картины. Те, что вы подарили ребенку Марианны.

– Вот как. – Питер выглядел так, словно Гамаш сдернул с него штаны. – Клара их видела?

– Это имеет значение?

Питер подумал и отрицательно покачал головой:

– Имело бы год назад. Даже несколько месяцев назад. Но сейчас? – Он сделал ревизию своим чувствам и почти улыбнулся. – Все в порядке. – Он посмотрел на Гамаша и Бовуара с удивлением. – Все в порядке. Они дрянь, но они станут лучше. Что Клара говорила о них?

Вот что имело для него значение. Не их мнение, а мнение Клары.

– Хотите знать?

Питер кивнул.

– Она говорила, что они похожи на собачий завтрак.

Гамаш изучающе посмотрел на Питера. Прежний Питер обиделся бы, разозлился. Почувствовал бы себя глубоко оскорбленным, если бы его творение не встретили бурными аплодисментами.

Но сегодняшний Питер только покачал головой и улыбнулся:

– Она права.

– Знаете, ведь это комплимент, – сказал Гамаш. – Она утверждает, что ее первые попытки мало чем отличались от ваших. Комок в горле.

– Боже мой, как мне ее не хватает.

Та малость энергии, которую собрал Питер, иссякла, и он сдулся, как воздушный шарик.

Его нижняя губа задрожала, глаза увлажнились. Соленая вода. Море эмоций, удерживаемых внутри. Он отчаянно хотел сказать все то, что копилось в нем десятилетиями. Но из его груди вырвался лишь судорожный вздох.

– Я хочу сесть у нас в саду и слушать, как она провела год, и рассказывать ей о моем годе, – проговорил он наконец. – Я хочу услышать все о ее работе. О том, как она пишет и что чувствует. Боже мой, что я наделал?

Клара схватила свернутые в трубку картины Питера.

– Я больше не могу ждать.

– Сидеть! – скомандовала Мирна. – Сядь.

– Может быть, позвонить им? – Клара вытащила телефон.

– Дай-ка мне, – сказала Мирна, протягивая руку. – Дай сюда.

– Но…

– Давай. На кону, может быть, человеческие жизни. Мы не знаем, что происходит, и не имеем права вмешиваться. Арман сказал, чтобы мы его ждали.

– Я не могу.

– Ты должна. Это его работа. Их общая работа. Не мешай им.

Их кофе остыл, а воздушный лимонный пирог остался нетронутым.

– Как ты думаешь, они нашли Питера? – спросила Клара.

– Надеюсь.

Мирна выглянула в окно, не в силах представить, что происходит за стенами столовой. Где еще могут они искать его? Где еще он может прятаться?

– Неужели муза живет здесь? – спросила Клара. Спросила у Шартрана.

– Почему вы спрашиваете меня?

– Потому что вы уже бывали здесь.

– Нет, не бывал.

– Вы уверены? – Клара не сводила с него глаз и не отпускала его взгляд.

– Я в жизни здесь не был, – сказал Шартран. – Но я рад, что оказался здесь сейчас.

– Почему? – спросила Клара.

Он слабо улыбнулся, встал и вышел. Они видели его в окне столовой – он стоял, засунув руки в карманы и подняв воротник от ветра. Стоял ссутулившись, глядя на воду.