Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Дорогой братец все же прислал сестре любезное письмо и деньги. Целую тысячу рублей. Но Наталья рассудила, что ни к чему ей столь большие деньги, и вернула половину назад. Почему она это сделала? По неопытности? Из гордости? Скорее, от легкого шереметевского сердца.

Дорога в ссылку

…Речной путь был не так опасен, как дорога в Мещерском крае, однако чересчур медлителен. Полтора месяца – как полгода. Часы шли за часами, дни за днями, недели за неделями, а впереди – полная неизвестность. Одна утеха – красота природы. Плыли по Оке струги, проплывали берега зеленые, а на небесах поднимались розовые, синие, сиреневые рассветы, полыхали величественные закаты. Но все это окрашено было в печальные тона, закатные облака казались похожими на багровые кровоподтеки, громоздящиеся фиолетовые тучи – тяжелы, как приговоры…

В Соликамске, что на Каме-реке, пересадили арестантов из карет на телеги, и двинулись они по тряским горным дорогам, по глухим и мрачным местам. Снова – ночевки в палатках, на голой земле или в избах, на поставах. Угнетали дурные запахи, жара, пугали клопы, тараканы, мыши. Молодая княгиня содрогалась, слыша подозрительное шуршание, видя ненавистных тварей. Избы низкие, темные, и ей, при высоком ее росте, приходилось сутулиться. Она так и пишет: «Была у меня повадка, или привычка, прямо ходить – меня за то смолоду били: ходи прямо; притом же и росту я немалого была… только в хижину вошла, где нам ночевать, только через порог ступила, назад упала, ударилась об матицу, она была очень низка… думала, что с меня голова спала…»

Глушь мест, кои проезжали, поразительная. Только садилось солнце – наступала кромешная тьма, и вползал в душу страх. Ямские избы освещались лучиной, прокопченные потолки давили своей тяжестью, а тени прямо-таки чудищами нависали.

Наконец добрались до Верхотурья, а это – отвесные скалы, крутые тропы, обрывы. Лошади могли идти только по одной, люди – гуськом.

«Триста верст должно было переехать горами, – пишет в «Своеручных записках» Н. Б. Долгорукая, –

верст по пяти на гору и с горы также; они же все усыпаны камнями дикими, а дорожка такая узкая… по обе стороны рвы. Ежели в две лошади впрячь, то одна другую в ров спихнет; оные же рвы лесом обросли. Не можно описать, какой они вышины; как взъедешь на самый верх горы, посмотришь по сторонам – неизмеримая глубина, только видны одни вершины леса, все сосна да дуб, отроду такого высокого да толстого лесу не видала. Думала, что эта каменная дорога сердце у меня оторвет. Сто раз я просилась: дайте отдохнуть! Никто не имеет жалости, спешат… наши командиры, чтоб домой возвратиться… Коляски были маленькие, кожи все промокли, закрыться нечем… да и обсушиться негде».

И в эти-то самые дни, когда преодолевали путники Уральский хребет, заметила Наталья Борисовна, что творится с нею что-то неладное: голова кружится, тошнит, есть не хочется. Кому пожаловаться? Кто объяснит, поможет? Поведала об этом мадам Штрауден. Та сразу догадалась: беременна! Ох, только этого не хватало по такой-то дороге! Да как же перенесет все это ребеночек в животе ее? По эдаким-то камням да по тряскому пути? Будет ли жив? Сперва ничего не говорила Наталья мужу, удрученная новостью, однако потом не выдержала, призналась.

– Люба моя! – вскричал он. – Да разве ж то беда? Лишь бы мы с тобой на языке одном всё друг дружке сказывали!.. Сердечушко мое, будет у нас сынок – страданиям нашим отрада, грехам оправдание.

С того дня стал князь внимательнее к жене. Ежели кто из сродников обижал ее, защищал открыто. Ежели ей хотелось поплакать – шутил:

– Полей слезки-то на стылую землю! Обогрей ее, слезы твои горячие, как любовь наша…

Судно идет с попутным ветром, уже позади Тобольск. Распрощались с Дуняшей и мадам Штрауден. Скрылась колокольня тобольского собора…

Обь уверенно и властно несет их на своих могучих водах, с берегов смотрят начинавшие рыжеть лиственницы.