Читаем Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории полностью

В своих «Записках» Долгорукая писала: «Когда соберу в память всю свою из младенческих лет жизнь, удивляюсь сама сему, как я эти все печали снесла, как я все беды пересилила, не умерла, ни ума не лишилась. Все-то милосердием Божиим и Его руководством подкреплялась… Он рожден был в натуре, ко всякой добродетели склонной, хотя в роскоши и жил, яко человек, только никому он зла не сделал и никого ничего не обидел, разве что нечаянно».

Ивана Долгорукого перевезли в Тобольск, сидел он в Тобольской тюрьме, а жена его про то ничего не знала, не ведала о его участи, какие муки выпали на его долю, ни о том, каким пыткам его подвергали и как от пыток мутилась память его, как мертвело тело, мысли беспорядочно бились, бились. В конце концов он был доведен до сумасшествия и… признался даже в том, чего не было. И что же?

Здесь мы дадим слово потомку князя Ивана, описавшему его казнь такими словами: «Пришел черед Ивана. В ту страшную минуту выказал он поразительное мужество, он глядел в глаза смерти, и какой смерти! С мужеством поистине русским. В то время как палач рубил ему левую руку, он сказал: „Благодарю Тебя, Господи!“ Палач отсек ему правую руку – он продолжал: „…что сподобил мя…“ И когда рубили ему левую ногу: „и познать Тя…“ Затем он потерял сознание».

Но – ни о пытках мужа, ни о казни его еще не знала Наталья Борисовна.

Возвращение из ссылки

В 1741 году взошла на российский престол Елизавета Петровна, дочь Петра I и Екатерины I. Добрая царица поклялась никого более не казнить, простить тех, кто был безвинно оклеветан и сослан. Вернулась в Москву Наталья Борисовна Долгорукая, вдова печальная, совсем еще молодая (было ей всего 26 лет!). С тех пор Елизавета желала чуть ли не всякий день видеть ее у себя во дворце. Перед гостьей предстала дворцовая жизнь. Вместо полушубков, тулупов – бархат и соболя, вместо крестьянских юбок – французские платья, украшения на оголенных плечах. Комнаты нарядные, канделябры сверкающие, полы, натертые воском, за ломберными столиками важные дамы в париках и кринолинах… Мундиры с золотыми позументами, камзолы в красных тонах…

Императрица, лучезарно улыбаясь, встречала Наталью и Петра, сестру и брата Шереметевых:

– Каково здравие, Петр Борисович?.. Наталья Борисовна, любезная страдалица моя. Как ты поживаешь, голубушка, что сыны твои?

Многое могла бы рассказать она, да только разве нужны в свете искренние ее признания?

– Благодарствую, ваше величество, – склонила голову, лицо без улыбки, строгое.

– Будет, будет тебе церемонии разводить, – жестом остановила несчастную княгиню царица. – Я чаю, ты уж позабыла этикеты дворцовые, а новые – где тебе знать? Не видала я тебя в Петербурге на балах, ну так нынче в Москве развеселишься…

Наталья глядела в эти искрящиеся радостью глаза, в гладкое лицо без единой морщинки, с кожей поразительной белизны, с сочным румянцем, пухлые улыбающиеся губы.

Елизавета старалась походить на своего отца и оттого сама, не чинясь, подходила к гостям, расспрашивала со вниманием, однако делала все это по-женски беспечно, быстро переходила из комнаты в комнату.

В столовой уж были накрыты столы. В музыкальной зале группами стояли сиятельные господа, важные сановники, генералы… Князь Голицын заметил Долгорукую и, изобразив на лице радость, бросился к ней:

– Ах, сколь много благодарен я судьбе, что свела с вами! Вы же, так сказать, одна подобная среди нас… Экзотик! Расскажите же про ссылку вашу, про край вечной мерзлоты!

Редко у кого хватало деликатности не спрашивать о пережитом, и Наталья научилась отвечать немногословно и сдержанно.

До нее долетели слова императрицы:

– Моды можно иметь и французские, но чтоб остальное все – русское!

Лучезарно улыбаясь, она обратилась к генералу, что был рядом с Салтыковым:

– Ох, и славен твой музыкант, что ты на прошлой неделе дал мне! Отменно на скрипке играет.

– Рад услужить вашему величеству, – улыбнулся тот. Елизавета же, весело рассмеявшись и удаляясь, заметила:

– Я бы за такого музыканта и двух генералов не пожалела.

И вот уже протягивает свою августейшую ручку Долгорукой:

– Гляди, гляди, выбирай себе жениха, Натальюшка… А пока идем со мной… Хочу, чтоб за ужином сидела ты поблизости от меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное