— Хорошо! Ты не умрешь, я обещаю! Я когда-то учился в медицинском и почти его закончил. Я точно знаю, что от такого не умирают, — говорю я, зная, что шансы на выживание у нее пятьдесят на пятьдесят.
Я мерю коридор шагами. Операция идёт уже второй час. Ожидание сводит с ума. Вот оно возмездие.
Мне неважно, что будет со мной. Лишь бы она жила. Я не поеду домой, чтоб подчистить следы. Я буду здесь с Бекки, пока не буду уверен, что она вне опасности.
— Живи, живи, моя девочка, — шепчу я одними губами.
Мне нужно хоть что-то сделать, чтоб не рехнуться. Нужно купить ей чего-нибудь. Спускаюсь к автоматам. Решаю купить несколько шоколадных батончиков и банок содовой. Мне кажется, что если у меня что-то для нее будет, то мы обязательно увидимся снова.
В приемной почти пусто, только женщина в инвалидном кресле. Она белая как полотно и худая, как узница концлагеря. Глаза у нее, как у старушки, а отсутствие бровей и ресниц придает лицу что-то инопланетное. Нетрудно догадаться, чем она болеет. Еще совсем молодое тело съедает опухоль. Неважно какая. Итог всегда один.
Я сажусь напротив нее.
— Все будет хорошо! — говорит женщина и улыбается. Ее улыбка, как огонек свечи, который вот-вот задует ветер.
— Это вы мне? — Ее слова выводят меня из ступора.
— Вам, — вновь улыбается женщина. — Я вижу, как вам плохо. Наверное, кто-то из близких болеет.
— Да, верно, — киваю.
— Не убивайтесь так! Все наладится. — Произносит она так твердо, словно в будущее заглянула.
Я смотрю на нее — женщину, которой может не стать в ближайшие месяцы — и чувствую благодарность. Она сказала именно то, что мне так нужно было услышать.
Я киваю.
В фойе входит блондин в сером костюме. На пальце поблескивает ободок кольца. Муж.
— Кэтрин, милая, я подогнал машину.
— Спасибо, Фрэнни, — благодарно кивает она.
Он бережно вывозит коляску из здания, а Кэтрин улыбается мне на прощание.
Прежде чем скрыться в темноте, муж Кэтрин оглядывается и говорит:
— Хорошего вечера!
— Всего доброго! — отвечаю я на автомате.
Я ее больше не увижу. Не потому, что она затеряется в круговороте людей. Дни женщины с теплой улыбкой сочтены, и скоро болезнь задует ее свечу.
Я вновь остаюсь наедине с ожиданием.
Когда из операционной выходит хирург, я пытаюсь по его лицу понять, насколько удачно прошла операция.
— Она в порядке. Можно сказать, вернули с того света. Опоздали бы минут на пять, и было бы поздно.
Когда-то я хотел спасать жизни. А потом потерял несколько особо ценных и решил, что имею право их забирать. Сегодня я спас ее. Поставил на кон все и спас. Во имя человечности? Нет! Ради себя. Потому что без нее ничего уже не будет иметь смысла.
Глава 9. Грешки и доблесть
Я наблюдаю, как огромный бородатый мужик сидит в песочнице, которая слишком мала для его габаритов, и учит малышку в розовой панамке, лепить куличики. Девочка не старше двух лет вываливает песок из ведерка, и рыхлая башенка ожидаемо разваливается. Ребенок начинает хныкать, и тогда здоровяк второпях наполняет ведерко песком, тщательно трамбует «медвежьей» ладонью и аккуратно переворачивает его донышком кверху. Девочка перестает мазать слезинки по лицу и с открытым ртом наблюдает, как бородач медленно снимает ведерко. Увидев сформованную груду песка, малышка начинает смеяться так заливисто, словно увидела настоящее чудо.
Мне не знакома изнанка отцовства, но со стороны все так идеалистично. Наверное, так оно и есть на самом деле, ведь для маленького человека ты настоящее божество. Ты защищаешь его или ее, учишь, как прожить эту жизнь правильно и достойно, хотя сам едва ли это умеешь.
Как бы все сложилось, если бы у нас с Кэтрин был ребенок? Возможно, это бы уберегло от кошмара, который она переживает сейчас. Я же вижу, как жена отводит глаза, когда в поле зрения оказывается маленький ребенок.
Как бы больно это ни было, я вынужден признать, что моя жена никогда не познает радости материнства, и после смерти от нее не останется ничего. И как стыдно признаться в том, что я знаю, каково это быть бессмертным. Что бы ни случилось дальше, я не буду предан забвению, потому что мой сын — это мое продолжение.
9 сентября — это особенный день. Это день рождения моего мальчика и единственный день в году, когда я могу его увидеть.
— Привет, дядя Фрэн, — слышу звонкий детский голос.
Оборачиваюсь и вижу светловолосого мальчика, который копия я в том же возрасте. Даже родинка почти там же месте.
— Привет, приятель! — здороваюсь, потрепав его по волосам. Я так хочу подхватить мальчишку на руки и зацеловать.
Не могу. Я ж ему никто.
— У меня сегодня день рождения. Мне пять! — радостно сообщает он и показывает мне пятерню.
— Я знаю, — говорю я, преодолевая ком в горле, и чтоб отвлечь Джейми, вручаю ему коробку с дроном: — Вот, это тебе!
— Круто!
Мальчишка смотрит на меня сияющими глазами. Так подрос за последний год. Я пропустил все, что мог: первые шаги, первое слово, первый раз, когда тебя называют папой.
— Джейми, а что нужно сказать? — говорит запыхавшаяся Бэт, которой пришлось поспевать за сыном на каблуках.