Doll Хаус. Собиратель кукол

— Это нормально, что больно?

— Вполне. — Ее пальцы сжимаются на моем плече. — Не думаю, что это больнее, чем два ранения за одно утро.

Ее язвительный тон меня только подстегивает. После ранения все только и делали, что жалели меня, а Бэт решила сыграть на других чувствах. И не прогадала.

— Беритесь за ходунки, Фрэнсис, — почти приказывает она.

Я кладу ладони на рукоятки. Я уверен, что сейчас рухну вместе с этой конструкцией, но Бэт страхует меня. Ее рука крепка и уверена.

Я судорожно вцепляюсь в ходунки. Руки потеют настолько сильно, что ладони скользят по металлу. Мне тяжело даже стоять, а она говорит:

— А теперь сделайте шаг здоровой ногой. Или я лишу вас привилегии курить в палате.

Я делаю шаг, продолжая трястись и потеть как лошадь.

— Давайте, Фрэн, как в детстве, правой, левой, — подгоняет Бэт.

Она отпускает меня и, встав напротив ходунков, отступает на пять шагов.

— Я не могу! — шепчу я, чувствуя подходящую к горлу дурноту.

— Ты все можешь! — говорит Бэт так твердо, что я слышу в ее голосе металл. — Это жалкие пять шагов! Даже моя младшая с этим справилась бы. А вы офицер полиции и трусите!

Я медленно переставляю ногу, пронзенную железными штырями — она подгибается, и мне кажется, что я сейчас встречусь с полом. Бэт стоит, не двинув даже бровью. В душе разгорается страшное желание утереть ей нос. Нет, деточка, ты не увидишь меня скулящим на полу у твоих ног! В этот момент я вновь становлюсь собой, человеком, который привык подминать жизнь под себя, а не прогибаться под весом проблем.

Я переставляю ходунки, фиксируюсь и делаю шаг здоровой ногой. Подтягиваю переломанную конечность, которая мерзко лязгает, задев за ходунки, и чтоб не рухнуть, судорожно вцепляюсь в поручни. Она стоит как немой укор, нетерпеливо постукивая носком белоснежной кроссовки. Я толкаю ходунки вперед, делаю очередной шаг и подтаскиваю калечную ногу. Еще несколько корявых шагов, и я почти врезаюсь в Бэт. Она удовлетворенно кивает и фиксирует ходунки руками. Ее горячие ладони ложатся на мои мокрые скользкие руки.

— А теперь я помогу тебе повернуться, и ты сам дойдешь до уборной.

В тот момент я понял, что Бэт — это та женщина, которая в своем упорстве может сдвинуть планету или вернуть из мертвых. Рыжая бестия с улыбкой, которая будила желание жить. Мы много времени проводили вместе и потихоньку перестали быть просто доктором и пациентом, а ожидаемо стали любовниками. Этот переход произошел так резко. И так естественно.

Все изменил вечер накануне выписки. Я ковылял по палате с тростью, пребывая в полной уверенности, что через полгода пущу ее на растопку и пробегу чертов кросс. Время было позднее, и я уже не ждал гостей, но после отбоя в палату проскользнула Бэт с бутылкой шампанского и двумя картонными стаканчиками.

— Ну что, Фрэнни, самое время отметить начало новой жизни!

— Да ладно тебя. Бэт, тут ещё работы непочатый край, — смеюсь я.

— Главное, что старт удался. Откроешь? — Протягивает мне бутылку.

— Да. Ты со всеми пациентами так отмечаешь выписки?

— Нет, только с особенными! — кокетливо улыбается она.

Я открываю бутылку и наполняю стаканчики бурлящим напитком, который тут же переливается через край, заливая ее футболку.

— Прости.

— Да брось ты! — улыбается она и стаскивает с себя облитый верх.

Я отвожу глаза и выпиваю свою порцию залпом. Она хватает меня за подбородок и поворачивает лицом к себе. Мне уже никуда не деться от горящих глаз и трепещущей груди в полупрозрачном бюстгальтере.

— Что-то не так? — спрашивает Бэт, таким тоном, словно мы подростки, которые обжимаются на заднем сиденье машины и свободны, как ветер.

— У тебя есть муж, и я женат.

Вместо ответа ее губы кипятком обжигают мою шею. Волна жара поднимается выше, пока не встречается с мочкой уха. Ее зубки смыкаются, и эта легкая боль побуждает меня к активным действиям.

Я обхватываю пальцами лицо Бэт и впиваюсь в красные губы поцелуем. Отрываюсь от них, только чтоб поиграть с ней и растянуть удовольствие. Провожу кончиком языка по ее губам, и Бэт с готовностью приоткрывает рот, чтоб мой язык скользнул внутрь. Я практически пожираю ее, а Бэт призывно стонет, укладываясь под меня. Одна ее рука судорожно вцепляется в мою шею, не позволяя отодвинуться и ни на миллиметр, а другой она уже стягивает с себя шорты и трусики. Я ненадолго отрываюсь от ее рта, чтоб глотнуть немного воздуха и приласкать шею и грудь. Бэт помогает мне избавиться от джинсов и скрещивает ноги на пояснице.

После той ночи я пропал — в Бэт нашел смысл жизни, а все остальное послал к чертям. Я просто проигнорировал Кэтрин, и из реабилитационного центра выписался в гостиничный номер.

Бэт пришла ко мне в тот же день. Она вошла в номер и распахнула плащ, под которым не было ни единой нитки. Я набросился на нее, как зверь — настолько изголодался по привычной, полной страстей жизни.

Мы не вылезали из койки несколько недель. Я в деталях познал каждый сантиметр ее тела. Знал, где нужно ее поцеловать, а где прикусить. То было настоящее безумие, а любое безумие рано или поздно заканчивается.