— Ты же знаешь, что у меня аллергия на такого рода мероприятия — отвечаю с улыбкой. Смотрю прямо в глаза. В них вспыхивает разочарование.
— Митчелл, ты теперь глава отдела! Ты просто не можешь не прийти!
— Глава отдела, — повторяю я со смешком, который не смог сдержать. — Глава отдела из четырех человек, включая тебя.
— Это тот потолок, который ты сам себе выбрал. Ты умный парень и мог бы работать на Нью-йоркской бирже или типа того. — Она перегибается через стол так, чтоб я точно оценил декольте.
— Меня все устраивает, Кэнди. Прости, но у меня другие планы на сочельник.
— Тогда, может, отпразднуем рождество вместе? Ты, я и яхта. Никого лишнего.
Кэнди пошла ва-банк. Еще бы добавила, что вырядится в костюм оленя Санты и позволит себя отшлепать.
— Кэнди, — беру ее за руку и делаю виноватое выражение лица, — если бы ты предложила это на прошлое рождество, я бы с удовольствием согласился, но на это у меня есть планы.
— У тебя кто-то есть? — она почти плачет.
— Да, я живу с девушкой, и она вряд ли обрадуется, если я отправлюсь с тобой в закат на яхте.
— Извини, — выдавливает она и выбегает из кабинета.
Я даже близко не карьерист. Да и крупное жалование меня не интересует. Благодаря семейному делу я могу вообще не работать и жить неплохо даже по меркам "Большого яблока". Работа здесь дает мне чувство стабильности. А стабильность — это путь к нормальности. Рутина, график, строгий костюм и даже заигрывания Кэнди — это швы, которые не позволяют мне развалиться на части.
Ровно в пять вечера я захлопываю крышку ноутбука. Пора домой, проверить, как там маленькая дикая ласточка. Но перед этим надо кое-куда заскочить.
Я отправляюсь в универмаг, где обычно покупаю себе вещи. Мне нравится этот магазин, потому что там нет ничего кричащего — только чистые цвета и классический крой. Это первый раз, когда я захожу в женский отдел.
Я выбираю для нее голубые джинсы, классическую юбку-карандаш, блузки, одну цвета шампанского, другую — изумрудную, черную и белую футболки, белый кашемировый свитер с укороченным рукавом, а также колготки, носки и прочие женские мелочи. Долго думаю, уместно ли будет купить комплект нижнего белья. Наконец решаю, что если обойдусь хлопковой повседневностью без кружевных изысков, это сойдет за простую внимательность.
— Женщина не должна одеваться как шлюха. Если встретишь такую, беги от нее, — любила повторять моя мать.
Честно сказать, не имею ничего против развратных нарядов, но Бекки — это нечто нежное и трепетное, и заслуживает женственной и классической обертки.
— Носите с удовольствием! — выдает продавщица на автомате и смущенно улыбается. Кажется, мне удалось разочаровать вторую женщину за день.
В книжном на углу покупаю несколько детских книг и алфавитные карточки и в нерешительности останавливаюсь у цветочного киоска. Рука уже тянется к лилиям, прохладным и влажным как ее кожа, но решаю, не смущать девочку таким пристальным вниманием.
Вставляю ключ в замок, и на меня накатывает страх, липкий и холодный. Что, если она просто ушла? Ничего, если обчистила квартиру. Скорее, меня пугает мысль о том, что мы больше никогда не увидимся.
Я открываю дверь, и Бекки тут же выбегает мне навстречу. Я сую ей пакеты, чтоб отвлечь от дурацкой улыбочки, которая заиграла на моем лице помимо воли.
Наблюдаю, как она прямо на полу разбирает покупки. Смотрит то на меня, то на вещи глазами-сияшками. Как бы мне хотелось так радоваться мелочам.
— Это все мне? — спрашивает она, прижимая мягкую кофточку к груди.
— Конечно, не все же время тебе ходить в моей футболке. — Хотя мне нравится видеть Бекки в ней. Это мило.
— Иди к себе, примерь!
Я снимаю пиджак и возвращаю его в шкаф. Развязываю галстук и вешаю к остальным, рассортированным по дням недели, подворачиваю рукава рубашки на три оборота и расстегиваю две верхние пуговицы.
Я принимаюсь за ужин: режу морковку брусочками, перемешиваю с кусочками куриной грудки и соцветиями брокколи, сбрызгиваю все оливковым маслом и отправляю в духовку. Цвета кажутся неестественно яркими, а к языку без конца цепляются сопливые попсовые мелодии.
Бекки влетает в кухню как поток свежего воздуха. На ней свитер и джинсы, а волосы собраны в пучок, скрепленный карандашом, который так и норовит развалиться, а пока на шею легли две невесомые пряди.
— Все подошло? — спрашиваю у неё, смущенной и красной как помидор.
— Да, спасибо!
— Не благодари! Спасибо тебе за компанию и за то, что согласилась помочь по хозяйству.
— Ну, тут и так все идеально. — Бекки пожимает тонкими плечиками.
Она права. Убраться я и сам могу, но не придумал лучшего повода, чтоб привести ее сюда. Сам не знаю, зачем сделал это, но точно не из-за самаритянских порывов.
Она ест руками: берет кусочки еды пальцами, отправляет в рот, а потом слизывает остатки.
Я деликатно пододвигаю к ней вилку. Бекки зажимает ее в кулак и начинает зачерпывать еду словно ложкой. Все валится на стол, пол и ее колени, и с каждой новой попыткой получается все хуже.