Также там брали тонкую проволоку, раскаляли ее до красна над пламенем, и затем ей же протыкали покойному через носовое отверстие мозг, размешивали его там так, что через уши даже выходил пар, а затем выливали мозг через те же самые носовые отверстия тоже в специальный сосуд с бальзамом. Все эти сосуды уносились в гробницу, где уже лежали все его личные вещи, нужные ему в том мире.
Тело же они подвергали сушке в течении сорока дней, в следующей части этого склепа, где их также обветривали специальными трубами и обсыпали песком, дабы создать самую сухость. Я аккуратно перебирался за каменными плитами в дальнейшую часть помещения, и наблюдал как там уже высушенных трупов обрабатывают в некотором роде парикмахеры и приводят их внешность в порядок(странно). После этого они смазывали его другими мазями и смолами, воском и даже медом, оборачивали в бинты и укладывали в саркофаг, и уже потом наконец плотно закрывали его плитой. В гробницу также клали все органы покойного(за исключением сердца), которые ему будут нужны на том свете, чтобы есть, пить, думать, дышать и делать все прочие надобности.
Но поразило меня то, что подле каждого саркофага стояли родственники умерших в особливых траурных нарядах и произносили свои прощальные слова и напутствия.
– Прости меня, Азибо, – говорила одна недурная египтянка, – Что я никогда не ценила твоей преданности, и если сможешь, отпусти мне все согрешения мои. Буду вечно я просить Богов о сохранении души твоей, но прежде чем я отойду от бренного тела твоего, хотела испросить у тебя разрешения на брак с некто, по имени Азизи. Да, я знаю, что ты всегда презирал этого человека, и гнал его от нас, лишь только он заявится в дом наш за выделанной кожей. Но ты не справедлив, он очень хороший человек, и напрасно ты подозревал меня, что я, нарушив священные узы брака, которая сама Изида благословила, смогла бы преступить наш семейный закон. Нет, что ты, разве я смогла бы? Ты небось злишься? Молчишь? Что ж, справедлива злость твоя, но знай, что будучи живя с другим мужем, я буду помнить лишь только о тебе. Ну хорошо, если Азизи тебе не по душе, отпусти меня замуж за Атона, или за дядюшку Аджо, с которыми я всегда была очень хорошо знакома, и которые всегда помогали мне справляться с домашними делами моими, даже когда ты подолгу уходил на работу. Или же за почтенного господина Атсу, который каждодневно навещал меня на моих работах в поле, я верю что ты не будешь против него, и знай, о любимый, что я хранила тебе свою верность и храню ее и теперь, и, видя, что ты не противишься Атсу, поступлю по твоему благословению.
– Дорогая моя тетушка, – говорил очень истово и со слезами на глазах один молодой египтянин, припав лицом к саркофагу. – Я знаю, как ты сердишься на меня, бестолкового, что я все свое пребывание в доме вашем вел себя самым недостойным образом, и что даже после смерти вашего супруга растратил все его состояние. Простите мне, что я соблазнил дочерь вашу, Бахити, воспользовавшись ее неопытностью, когда вы уезжали по делам в город. Но я клянусь своей честью, что во всем буду помогать ей. Что я соблазнил вашу другую дочерь, Тахиру, когда она ходила на ванны; что я соблазнил сестру вашу, Амизи, проявляя сердечное понимание по случаю смерти ее супруга. Что я соблазнил и ее дочерь, Азенат, и кумушку ее Табию, и что младшую дочь ее, Бенну, тоже я соблазнил, о проклятый я! Нет прощения мне! Что я смотрел на вас из-за стены, когда вы были в ванной, что я обманул вас, продав, а не потеряв лукошко с выделкой. Что я отыскал ту потерянную вами золотую брошь, но не поспешил отдать вам ее, а обронил ее случайно на рынке в лавке у скупщика Азанаха. Что много еще после того ходил я на ваши клади и подтибривал у вас съестные припасы, И что теперь, уж когда вы упокоились, я продал все то, что не успел еще растратить и перебираюсь теперь в Гизу. Простите, что я не раскошелился на то, чтобы сохранить все ваши органы. Право, сейчас все так дорого. Храни вас Боги, а я за вашу душу вечно буду молиться.
Все это слушал я со вниманием и поражался плутовству людей, говорящих это.
Вскоре я заметил еще один проход в некий тоннель и проскочил туда, дабы повидать еще что-либо в египетской гробнице. Внезапно я услышал весьма заунывную и трагичную вокальную песнь, и что-то даже разглядел в конце тоннеля: там, в наступившем полумраке, проглядывался более яркий свет виднелись даже перемещения людей по многочисленным комнатам.
Я поспешил туда, осторожно держась в укрытии, и оказался в зале со многими ходами и выходами, с приборами и какими-то ритуальными принадлежностями. Тут были мантии, одно каменное ложе на манер пентакла, некие сосуды с маслом и топленым воском, цветы, погребальные одеяния и еще одна урна с порошком синего цвета, то есть с подобием особого праха, еще множество бальзамов, ножей и один большой клинок из камня с золотыми лезвиями, как бы жертвенный нож.
Вдруг целая процессия вошла в помещение; я спрятался за стену и принялся наблюдать за их действиями.