Дом грозы

– Не хочу, чтобы ты веселился, никогда! – Она бьет его по рукам, удерживающим ее на расстоянии, и заставляет отступить. – Ты бесишь меня, понимаешь? Мне плохо, когда ты смотришь на меня и ничего не делаешь! Мне не нравится, что ты… – Она делает судорожный вдох, чувствуя, как все тело вибрирует и ноющая боль прокатывается вниз, от сердца к солнечному сплетению, и дальше до самых пяток.

– Нимея…

– Не говори со мной! Я закончу. Мне не нравится, что ты не смотришь на меня, хотя зачем вообще тебе это делать, и чем больше я задаюсь этим вопросом, тем больше он меня душит, блин! Меня раздражает, что я сходила с ума, пока сидела у себя в комнате, и что, когда я представляла картинку своей лучшей жизни… ты там был, сидел где-то поблизости от меня. Это ужасно несправедливо по отношению ко мне, ясно? Это ты виноват!

– В чем? – Он вдруг начинает смеяться, что выводит Нимею из себя только сильнее.

– В том, что я… стою сейчас тут и мне приходится уговаривать

, блин, тебя меня поцеловать! Нет, ты серьезно? Ой, да пошел ты к черту! – Она, закатив глаза, разворачивается и идет к двери.

Но так и остается стоять, прижавшись лбом к деревянному полотну. Рука Фандера совсем рядом, и Нимея недолго думая утыкается лбом в тыльную сторону его ладони, чувствуя, какая у него прохладная кожа. Это приятно. Его грудь прижата к ее спине, подбородок – к макушке, и Нимея чувствует себя настолько на своем месте и настолько уместно, что ей хочется плакать. Чуть ли не впервые в жизни не от горя или потерь. Она не плакса, совсем нет, но сейчас так хочется ею стать, а Хардин бы ее пожалел. Так вот что толкает девчонок на все эти сопливые перформансы? Желание, чтобы пожалели, согрели, утешили, обняли, поцеловали.

– Не дури, Хардин, – хрипло произносит она. – Или дай мне уйти, или не выпускай отсюда до утра. У тебя две секунды на то, чтобы сделать выбор.

– Я давно сделал.

– Рада за тебя. Но не от всего сердца, – сдавленно говорит Нимея, касаясь губами его костяшек. – Можешь сделать так, чтобы, если ты завтра умрешь, я ненавидела тебя так сильно, что даже не проронила слезинки? – просит она, так и не подняв головы.

– Это значит, тебе сегодня должно быть очень плохо или очень хорошо?

Она все-таки разворачивается, протискиваясь между телом Фандера и дверью, запрокидывает голову и тяжело вздыхает.

– Очень хорошо. Мне не должно быть рядом с тобой хорошо, ясно тебе? Значит, нужно вышибать клин клином, я не вижу другого выхода.

– А о моих чувствах ты совсем не переживаешь? – Он щурится, и кажется, будто ему действительно хочется узнать, о чем же таком Нимея думает сейчас.

– Полностью наплевать. Я просто не хочу уходить из этой комнаты. Совсем.

Его пальцы касаются ее скулы, обводят линию челюсти и прижимаются к нижней губе.

– Тогда давай договоримся… Раз тебе плевать, что будет со мной, и ты хочешь, чтобы так оно и оставалось, сегодня ты будешь меня слушаться. И, как и сказала, никуда не уйдешь. И не испаришься отсюда утром.

От его слов мурашки пробегают по всему телу.

В голове Нимеи снова и снова звучит «Я не должна завтра проронить о тебе ни слезинки», и она понимает, какое это все вранье, поэтому, стоит Фандеру сделать к ней одно крошечное движение, чтобы поцеловать, она в отчаянии за него цепляется. Так, скорее всего, подсевшие на обезболивающую микстуру кидаются к очередному флакону – со слезами на глазах и дрожью в пальцах.

– Я хочу пожалеть, я хочу нас обоих возненавидеть, иначе это не имеет смысла, – шепчет она между поцелуями, царапая спину и плечи Фандера и чувствуя, как ногти оставляют кровавые полосы.

Ему больно, и ей это не доставляет радости. Неправильно все это. Значит, должно стать еще хуже, и когда простыня касается спины Нимеи, а тело Фандера нависает над ней, это как будто бы отличный повод дать ему пощечину и сказать, что он заигрался, но не хочется. Хочется, чтобы зашел еще дальше. В груди так сильно жжет, что, если Фандер не будет с этим что-то делать, можно перегореть и умереть.

– Ты же не остановишься, пожалуйста, – шепчет она ему на ухо, чувствуя, как по виску стекает к уху слезинка.

– Уже точно нет. Поздно, Нока.

– Нимея. Ладно?

Он смеется, прижимается своим лбом к ее и закрывает глаза:

– Ладно, Нимея.

– И пожалуйста, пусть мне понравится…

– Понравится, – уже рявкает на нее Фандер. – Можешь, пожалуйста, помолчать. – Их носы соприкасаются, Фандер придерживает ее подбородок пальцем, чтобы не отворачивалась, и смотрит то в глаза, то на губы.

Нимея не до конца понимает, что именно в его самоуверенном виде ее заводит. Но ей определенно все больше хочется понять наконец формулу, по которой эти конкретные глаза, руки, губы так сильно учащают сердцебиение.

– Наверное… могу, не уверена, давай попробуем, – бормочет она, целуя Фандера снова и снова и даже испытывая облегчение от того, как же это хорошо.