– Я так испугалась, когда ты сорвался с места и просто куда-то побежал. Черт, я так сильно испугалась, что потеряла тебя! Это было даже хуже, чем тебя ревновать, а я думала, ничего хуже быть не может. И как мне после такого отпускать тебя от себя и позволять жить в другой стране или там… не знаю… в другом доме! Как мне жить, если ты, блин, не будешь, ну… короче, ты помнишь, мне больно, когда ты меня не целуешь, и это вообще не прикольно и тоскливо. Ой, проваливай, стрелка твоя пропала.
Фандер смотрит на циферблат, но он на глазах испаряется, растворяясь в черном стекле стены. Мгновенно налетает ветер, порыв такой сильный, что тело Нимеи вжимается в грудь Фандера, а он закрывает ее собой и толкает дверь, но та не поддается.
– В чем дело? – Нимея крепче обнимает его.
Фандер недоуменно смотрит на появившуюся на гладкой поверхности двери ручку.
– Я не смогу войти с тобой. Придется оставить тебя тут…
Ветер поднимает клубы из пыли и песка, швыряя их Нимее в лицо.
– Так иди!
– Сначала сядь… – Он оглядывается по сторонам. – Давай-ка вот тут. – Фандер усаживает Нимею к мраморной, до блеска отполированной колонне, так чтобы она закрывала ее от ветра. – Я скоро. Прям очень быстро.
– Иди уже, я не маленькая, справлюсь, – ворчит Нимея, хмуро глядя на улицу, где бушующий ветер уже грозит повалить все кусты и деревья, прохожие испаряются прямо на ходу, не успев доделать то, чем занимались. Оставшиеся в воздухе газеты разлетаются, ларек с сахарной ватой катится по опустевшей улице, а потом за ним следом бросается девушка, которая ватой торговала, и, прихватив свое рабочее место, скрывается за ближайшим поворотом.
– Только все-таки возвращайся. – Нимея кривится, будто ей неприятно или больно произносить эти слова. – Ну… ко мне возвращайся. Было бы… неплохо. Ну ты понял. Иди, короче.
Фандер целует ее в лоб и скрывается за дверью, которая теперь легко поддается.
– Я быстро. Не успеешь соскучиться, – успевает сказать он на прощание.
– Да я не… не скучаю я. Я заболела просто.
* * *
Фандер представлял себе старинные, пропахшие пылью ковры, грязные доски под ногами или мраморный зал с фонтаном по центру – что угодно за дверью Дома грозы, кроме пустоты. Тут нет ничего. Ни черное, ни белое,
– Мне нужно поверить, что вокруг меня что-то есть, и оно возникнет?
Для Фандера оставалось загадкой, по какой причине время так тесно связано с верой. Эти понятия для него шли всегда параллельно, им негде было пересекаться, но в Имбарге все зиждилось именно на них двух, нераздельно связанных.
Нет.
Первым появился старинный рояль с щербатой клавиатурой, он встал у стены пустого квадратного помещения, а рядом появился пыльный пуфик, идентичный тому, на котором сидела пару дней назад Нимея в замке на границе Дорна и Аркаима. Окна из узких и высоких, до самого потолка, какие Фандер видел, находясь снаружи замка, превратились в обычные, они даже обзавелись вместо тонких плинтусов широкими подоконниками, а спустя мгновение пыльные стекла пробили побеги актинидии. Стены покрыли обои с неразличимым от старости рисунком, у окна появилось продавленное кресло.
В точности воссозданная комната из заброшенного замка.
– Почему я оказался здесь? – спросил он, но, разумеется, никто не ответил.
Фандер стоял посреди той самой гостиной. Пахло пылью и застоявшимся воздухом. А еще старым деревом и почему-то мебельным лаком, будто кто-то уже начал в старинном замке ремонт.
Никакого Источника веры не видно, только место, в которое они с Нимеей почему-то хотели бы вернуться. Музыкальная гостиная оживает на глазах, и даже пианино само по себе начинает наигрывать ненавязчивую мелодию. Клавиши проваливаются одна за другой, приводя в движение молоточки, которые бьют по струнам. Фандер много раз видел, как мама проделывала такое с их роялем дома, и всегда думал, что это потому что инструмент особенный, заговоренный играть любую мелодию задом наперед. Кажется, воспоминание из детства переместилось сюда.
Фандер выглядывает в разбитое окно, ожидая, что за ним будет чернота и ничто, но видит тот самый вид на оставленную людьми деревню.
– Что-то ищете? – Фандер оборачивается, отступает и недоуменно смотрит на стоящую перед ним женщину.
– Мама?
– О, всего лишь то, что ты хочешь видеть, – легкомысленно отвечает Омала, машет рукой, пожимает плечами, опускается в пыльное кресло, будто оно совершенно чистое и стоит посреди ее собственной гостиной. Можно представить, что сейчас появится Мейв и предложит хозяйке чай.
– Музыкальная гостиная и ты? – У Фандера пересыхает в горле при виде Омалы, сидящей, положив руки на подлокотники, – такая привычная поза и такой привычный вид.