Дом грозы

Мертвый Энграм – это не то, что хочет увидеть Нимея. Она помнит взгляд Фандера, когда в тумане появился призрак его брата. Нимея тоже его видела.

Бледная кожа, черные губы и дьявольски красивая улыбка. Картинка никак не выходит из головы. Только Нимея видела и мертвую Омалу, что вызывало приступы паники, будто эта богатая аристократка – единственная мать, которая у Нимеи осталась.

Порт Небиолло шумно живет своей жизнью, заставляет топтаться на месте, потому что от вида суеты голова идет кругом и не до конца ясно, куда теперь идти. Нимея не задумывалась о том, что, прежде чем попасть в Траминер, сперва придется добраться до Бовале. До столицы часа четыре поездом или три на машине.

Нимея жмурится, часто дышит и думает, куда идти дальше, чувствуя себя как никогда нерешительной, каждый шаг может стать ошибкой.

– Нимея? – Она открывает глаза и пару раз моргает.

Рядом с ней выгружают из лайнера багаж, а в десятке метров справа таскают какие-то тюки, и в кассу стоит длиннющая очередь, так что кажется, что никто ее на самом деле не звал, это просто обман слуха из-за гомона, стоящего в порту. Прямо перед ней стоит полненькая улыбчивая женщина, та самая, что торгует выпечкой на рынке в Бовале и дала Нимее пирожки бесплатно.

– Мару, – вместо приветствия кивает ей Нимея.

– Ты в Бовале? А я тут сестру провожала…

– Замечательно. Очень хорошо, – тараторит Нимея, пряча пузырек из Источника веры в карман. – Мне да, в Бовале, подвезешь?

Три часа – это очень много, даже слишком, особенно если с каждой минутой нервное напряжение нарастает. А может, стать волчицей и бежать на своих четырех? Но машина все равно быстрее.

Булочница Мару что-то рассказывает про новые порядки на рынке, про какую-то стройку и упавшее на дом дерево.

– Ох, а слышала ты про дом Хардинов? – спрашивает Мару, уже усевшись за руль.

Сердце Нимеи замирает, повиснув на жалком тоненьком волоске, и начинает угрожающе раскачиваться. В груди будто образовывается воронка, засасывающая в себя остатки надежды, тепло тянется к вискам и бьет в глаза подступившими слезами.

– Что? – Она на автомате захлопывает дверь и хватается похолодевшими пальцами за обивку сиденья.

– Ты же помнишь Омалу Хардин? Хорошая такая женщина, умерла вчера. – Мару трогается с места, поглядывая по сторонам. Она, кажется, готова сплетничать всю дорогу.

– Что произошло? – тем же тоном уточняет Нимея.

– Да кто ж знает, мы утром в Небиолло собирались, и к нам Мейв, их экономка, зашла. Бледненькая такая. У них же сын еще болеет.

– Да. – Нимея скатывается по сиденью вниз. Ей хочется, чтобы сказанное Мару было неправдой. Могла она перепутать? Или это просто глупая сплетня. Или, того хуже, идиотская шутка злобной Мейв.

Ее словно парализовало: Нимея не чувствует ни одну мышцу, растекается по кожаному креслу, жмурится и как будто плачет.

Мне нужно будет рассказать это Фандеру… Как же я ему расскажу…

За закрытыми веками она видит его, Фандера, образ слишком хорошо отпечатался на сетчатке. Его полное печали и смирения лицо. Как будто никто во всем мире не раскаялся в своих деяниях так, как он. Никто не стал своими силами настолько могущественным, просто раскрыв душу. Она так им гордится, так верит в его исправление. Ей плевать, маг земли он или времени. Он просто самый сильный человек из всех, кого она знает.

И Фандер уже где-то в пути, парни обещали, что поторопятся и даже что-то придумают, чтобы доставить его побыстрее.

Нимея снова достает из кармана пузырек как талисман удачи, смотрит на него, сжимает в руке и стискивает покрепче зубы.

Когда машина останавливается в центре Бовале, Нимея вылетает из нее, даже не попрощавшись с пекаршей, и мчит через строительные траншеи, вырытые прямо на площади перед мэрией, в сторону улицы Авильо.

Дом Хардинов один из самых великолепных на ней. Белоснежные ворота, ведущие в личный парк, старые высохшие фонтаны, высокие окна.

– Омала, – шепчет Нимея, даже забыв про Энграма.

Скорее всего, он жив, если Мару не сказала обратного. Это Омала мертва. Даже звучит смешно, хоть сто раз повтори.

– Девушка, осторожнее! – Толпа, курсирующая по некогда самой тихой улице, толкает ее.

Приходится крепче сжимать заветный пузырек, пальцы уже онемели за столько часов. Ворота и двери знакомого дома легко поддаются, а вот холл пересечь не получается, потому что в двери, ведущей к чайной комнате, где Омала часами сидела, мелькает край черного платья.

– Омала? – Только она носит такие платья. – Омала, я вернулась! – Голос звучит неестественно радостно, а щеки заливают слезы. – Омала, я все сделала…

Тут кто-то берет Ноку за плечи, чья-то ладонь хватает ладонь Нимеи.

– Деточка, – тихо шелестит в ухо Мейв, как настоящий вестник смерти. Она всегда была пугающей, а теперь кажется абсолютно жуткой.

Но у нее красные глаза и дрожат губы, значит, они на одной стороне.

– Деточка, тише, гости…