Дом грозы

О том, что в Дорне есть драконы, уже давно слагали легенды. Якобы Габриэль Герр, дорнийский князь, лет сто назад отказался от своей драконьей сущности, стал человеком, и с тех пор драконы перестали рождаться. Только на княжество все равно посматривали с неприкрытым интересом, мол, вдруг снова тут появятся драконы, но никто не мог сказать наверняка, были они вообще или это просто выдумки. И вот в этой стране Фандер однозначно хотел бы побывать. Жаль, что вероятнее всего и там быть траминерцем – плохой старт для приятного путешествия.

Пока до Дорна еще далеко, его можно разглядеть где-то вдалеке, но в воздухе уже чувствуется прохлада, и это лучшее, что могли пожелать Фандер с Нимеей. Всю дорогу они обменивались ничего не значащими фразами, вступали в ничего не значащие разговоры, и это очень быстро стало незаметной частью жизни, как дыхание, глотание слюны или моргание. Проехав мимо корявого дерева, заметить, какое оно корявое, а в ответ услышать, что похоже на скрюченную псину, из-за чего схлопотать под ребро за обвинение в расизме. Или предположить, вкусный ли кофе в забегаловке с названием «Закусочная», где одну букву снесло порывом ветра и она валяется у входа. А может, посмеяться над машиной, из которой доносятся ужасные биты в радиусе пары миль.

– Ну что, как дела у твоей девушки? – выдает Нимея после очередного бессмысленного разговора про преимущество черных маек перед белыми.

Это так неожиданно, что Фандер давится соком, машина виляет, а Нимея посмеивается.

– Нет, живой ты меня довезти не планируешь, это точно. Хар-рди-ин, я совсем не любительница гробов, это по твоей части. – Она всегда так долго тянет «р», что это невозможно не заметить и не запомнить.

– Не отвлекай от дороги.

– А мне скучно.

– Ты раньше со мной вообще не разговаривала. Что изменилось?

– Я на тебя запала. – Его сердце все той же цепной псиной желает вырваться на волю, навстречу лживому обещанию взаимности. Какое же оно тупое и доверчивое. Детский сад. – Все, давай, выкладывай!

– Нока. – Фандер вздыхает, косясь на нее, и ждет, когда она прекратит этот треп.

Она все поняла? Похоже на то.

Фандер в этом почти не сомневается. Все ее слова – сплошные намеки, это уже раздражает, и хочется расставить точки над i, все прекратить, признаться и забыть.

– Те ребята… ненавидят траминерцев. Они докопались до нас только поэтому? Кажется, наша машина ничем не выделялась среди других машин, наверняка можно было найти жертву поинтереснее. – Он начинает говорить раньше, чем Нимея открывает рот, чтобы задать новый идиотский вопрос.

– Все ненавидят траминерцев. И чем дальше мы едем на север, тем хуже отношение. – Ее голос становится глуше и грустнее. – Если б мы были богаты, предложила бы линзы, чтобы скрыть твои прекрасные глазки, и новые номера на машину. Повторюсь, дальше будет только гаже.

– Почему?

– Потому что большинство эмигрантов, которые стекались в Траминер, были фольетинцами, бреваланцами, дорнийцами. Много илунженцев, но те переехали относительно недавно, после того, как у них сменилось правительство. Со временем будет все больше тех, кто вернулся на историческую родину после нескольких веков жизни в Траминере.

– А ты? Вернулась бы в Фолье? – Нимея в ответ качает головой.

– Мои родители сейчас в Дорне. – Она смотрит в одну точку. Фандер тоже застывает, словно статуя. Тему родителей Нимея явно не любит затрагивать и толком не рассказывает об их состоянии. И всегда бесится при их упоминании. – Меня ничего не связывает с Фолье. Там, должно быть, интересно, но я не хочу выбирать себе страну для жизни по расовому признаку. Фолье – место дикое и нецивилизованное, там невозможно жить с комфортом. Весь труд в Фолье только физический. Страна чем-то напоминает Траминер, только без денег и аристократии. Зачем мне менять одну дыру на другую, да еще и не имея минимальных средств к существованию?

– Как они? – Фандер еле шевелит губами. – Твои родители.

Воздух трещит от напряжения, и хочется скорее прекратить разговор. Будь они в комнате, а не в машине, кто-то бы непременно ушел, чтобы не взорваться. Фандеру кажется, что у него волосы на затылке шевелятся от пробегающих нервных мурашек.

– Ты что-то знаешь? – Нимея так резко поворачивает к Хардину голову, что тот инстинктивно уклоняется от опасности, снова вильнув рулем. – Ты помнишь, как взорвал их дом? Я права?

Нока, видимо, хочет кричать, но не позволяет себе, поэтому выходит сипло и болезненно, будто слова царапают горло:

– Помню.

– Это все-таки был ты… – тихо-тихо произносит она. – Остановишь? – звучит как вежливая просьба.