Дом корней и руин

В комнате горели высокие яркие розовые свечи, наполняя детскую знакомым резким запахом. Перед окном, увитым плющом, висела бумажная подвеска: маленькие звезды и луны, подхваченные сквозняком, медленно вращались по кругу. Я попыталась выглянуть в окно, чтобы понять, в какой части дома нахожусь, но лианы надежно закрывали обзор. Сквозь открытую дверь можно было пройти в следующую комнату. Одинокая свеча освещала помещение мягким светом.

– Что это за место? – прошептала я, переступая порог.

И оцепенела, осознав, что я не одна. Вдоль одной из стен стоял ряд детских кроваток. Их было три. И в каждой кроватке лежал маленький агукающий человечек. Здесь были малыши. Голова закружилась, я почувствовала себя как винт, вкрученный в слишком большое отверстие. Что бы ни сделала Констанс, пройдя через меня, это явно привело меня в болезненное, неправильное состояние.

Я протянула руку к одной из кроваток, пытаясь устоять на ногах, и заглянула внутрь. Светло-золотистые кудри обрамляли маленькое блаженное личико. Малыш сонно смотрел на меня светло-голубыми глазами. Я знала эти глаза. Это глаза Жерара. Это… его дети?

Неожиданно в комнату влетела Констанс, целая и невредимая. Сейчас ее силуэт выглядел более плотным, чем раньше.

– Что это за место? – спросила я, но она все еще не вырвалась из прошлого и совершенно не замечала меня.

Напевая тихую веселую мелодию, Констанс взяла на руки одного из младенцев и перешла к креслу-качалке. Ее ноги едва касались пола, когда она раскачивала кресло, тихонько убаюкивая младенца. Одной рукой она расстегнула пуговицу на бесформенном платье, обнажив набухшую грудь, испещренную венами странного, болезненно-зеленого оттенка. Голодный малыш жадно принялся сосать молоко.

– Констанс? – позвала я снова, не в силах отвести взгляд от ее темных вен. – Что ты делаешь? Что это такое?

Она и младенец замерцали, полностью исчезли на секунду, на две, на три, а потом снова вернулись. Я сделала шаг вперед, размахивая руками и пытаясь хоть как-то привлечь ее внимание, но она не отрывала взгляда от ребенка.

Глядя на нее с таким же обожанием, малыш положил свою крохотную ручку ей на грудь, и я вскрикнула от ужаса. Это была вовсе не рука, а какой-то деформированный обрубок кошмарного серо-зеленого цвета. Пока я завороженно смотрела на нее, рука раскрылась, как свернувшаяся верхушка папоротника, и вместо ладошки раскрылись… настоящие листья. Они поползли по коже Констанс кружевной сетью лиан и стеблей.

Подавив крик, я отшатнулась от страшного зрелища и наткнулась на кроватку. Я зажмурилась, увидев, как лежащий в ней младенец пытается перевернуться и посмотреть на меня. Такой малюсенький. Такой крохотный. Этим детям было не больше месяца. Его личико покраснело и напряглось: младенец готовился закричать. Из-за ушей торчал зеленый пух, напоминающий перистый мох. Вместо маленьких пальчиков на руках были стебельки темно-зеленого и фиолетового цвета. Такого же оттенка, как цветы в оранжерее. Меня затошнило, и комната поплыла перед глазами.

– Я больше не хочу здесь находиться, – прошептала я, сдерживая рыдания.

Я даже не слышала, как Констанс встала. Не почувствовала ее приближения. Но теперь она была рядом со мной – с искаженным и разбитым лицом. Длинный разрез рассекал переносицу; бледная кожа свисала клочьями. Из груди торчали садовые ножницы, вокруг которых расползлось кровавое пятно. От нее исходил запах лежалой могильной земли. Мне не нужно было смотреть на ребенка у нее на руках, чтобы понять: как ни ужасно, он тоже был мертв.

– Оставь нас! – завизжала Констанс страшным хриплым голосом. Она мерцала, то проваливаясь в прошлое, то возвращаясь. А затем издала предсмертный хрип, и я увидела зияющую дыру в ее шее, сквозь которую можно было рассмотреть кости, сухожилия, обрывки мышц и связки, которые никто и никогда не должен видеть.

Закричав что было сил, я бросилась прочь из детской, оставив позади забрызганные, заплесневелые кроватки с то ли мертвыми, то ли живыми младенцами. Хныканье младенцев переросло в полноценный плач, затем в визг, сливающийся с воплями матери. Их крики эхом отдавались в моей голове, и я вдруг с ужасом осознала, что каждую ночь в этом доме меня будили вовсе не павлины.

Я мчалась прочь по темному коридору и кричала, кричала, кричала, пока не влетела в потайную дверь и не захлопнула ее за собой.

32

Я лежала без сна, когда солнце выглянуло из-за горизонта, осветив Шонтилаль золотистыми лучами и предвещая прекрасный день. Я чувствовала кожей его тепло, но смотрела в окно, ничего не видя, погруженная в собственные мысли. Небо приобрело нежно-персиковый мерцающий оттенок. Я разодрала кожу вокруг ногтей до крови, но так и не смогла осмыслить то, что увидела.

По коридорам особняка ходит мужчина, выглядящий точь-в-точь как Александр. Но это не Александр. Возможно, это галлюцинация. Констанс погибла. Возможно, от рук Дофины. И эти младенцы… Дети Жерара…