Дом на Северной

Катя, сделав усилие, приподнялась на четвереньки, постояла немного, но поняв, что так нельзя стоять, оползла ножку стола, собираясь забиться куда-нибудь в угол, — может быть, легче станет. Она понимала, что находится в смешном положении — ползает вокруг ножки стола. Но в то же время не имела сил остановиться, унять мучительную боль. Катя несколько раз огибала на четвереньках ножку стола, устала, опять легла, поджала ноги, и боль отпустила ее. Пролежала так с полчаса, боясь шелохнуться, отдыхая и собираясь, как только станет возможным, спуститься с чердака. Там, в своей комнате, она быстрее найдет то положение, при котором ей будет не так больно, напрасно она забралась на чердак, здесь душно, пыльно, пахнет чем-то неприятным. Ее с самого начала, как только она залезла на чердак, стал преследовать запах жженой серы. Боль внизу пройдет. Но боль словно висела в ней, притаилась, выжидая, и Катя уж боялась, что она не пройдет совсем, ей будет вот так невыносимо больно долго, всегда. Она испугалась этого, застонала, желая побыстрее избавиться от боли, которая, вероятно, глядит своими воспаленными глазами на жертву, вот-вот бросится и вцепится смертельными когтями.

Так оно и случилось вскоре. Кольнуло под грудью, тут же откликнулось пониже, протянулось к пояснице острой, режущей струйкой и облило по всему низу живота жгучей болью, надрывно потянуло вниз, и она застонала, перепугавшись, прокусила до крови губы, сдавленно закричала:

— Мама! Мама… Мама-а!

На нее словно наползала какая-то горячая, жуткая волна, продиралась под кожей сквозь тело, прошлась по животу, стягивая все болевые жилки венцом вниз, и она поворачивалась, стремясь поскорее стряхнуть с себя эту боль, которая провинчивалась через все тело, не давая возможности вздохнуть полной грудью. Катя чувствовала, понимала, что задыхается, еще немного — и она не выдержит, умрет, желая уже этого, лишь бы избавиться от боли, неотвратимо, с неумолимостью сверхъестественного надвигающейся на нее.

— Ты гляди, ты гляди, — лихорадочно шептала она, и эти слова, вдруг обретшие реальность, торчком стояли у нее в голове, тоже мешая, помогая избавиться от боли — Умру! Нет. Неужели? Маленький, маленький, а что делает? Гляди, гляди, ах ты паразит, ах ты звереныш несмышленый! Ой!

«Он там, — мелькнуло у нее о Юре, — байки рассказывает про шаровары запорожские, а тут мучайся. Мама, мама, что же это такое? Мам-ма!» Катю свело судорогой, она хотела выпрямиться, потом подобрать ноги под себя, повернулась резко и почувствовала… ей стало легче. Катя повела глазами, повернула шею, вытягиваясь ею, — так было легче вдыхать. И услышала, как закричал ребенок. Она даже не поняла сразу, что закричал ребенок и легче стало оттого, удивленно повела глазами вниз, к ногам, слабо улыбнулась, все еще боясь пошевелиться, и отерла совсем мокрое лицо.

* * *

Первой крик услышала Татьяна Петровна, искавшая до этого Катю в доме, в сарае, на огороде, — пролил дождь и мог Катю намочить. Татьяна Петровна, в который раз пробегавшая через сени в дом, услыхала крик ребенка и перекрестилась:

— Свят-свят-свят!

Залезла на чердак. У нее тряслись руки и ноги. Как увидела она Катю в луже крови, все поняла, не помня себя, убедившись, что та жива, спустилась вниз.

Хорошо вода в казанке была горячая, и она тут же поставила еще, крикнув старику подложить в огонь дровишек, налила в тазик воды и полезла на чердак. Уронила тазик с лестницы, не держали от волнения слабые руки. Дважды старуха роняла тазик, расплескивая драгоценную горячую воду. Не с испугу руки тряслись, не такое приходилось видеть, а все происходило от торопливости. Поднявшись на чердак, Татьяна Петровна успокоилась окончательно, приговаривала:

— Куда ж тебя занесло, милушка? Чего ж тебя понесло, голубушка?

Конечно, вначале ребенок… Она укутала его, поглядывая на Катю, молчаливо, виновато улыбающуюся. Ребенок попищал-попищал и смолк, а старуха отложила дела и уставилась на него.

— Сколько времени, теть Таня? — спросила Катя, устремив глаза на окошечко.

— Да уж… Да вечер ить. Дожжик шпарит. А я-то убеспокоилась: куда, думаю, она ушла? Она, милушка, вон иде, девочку принесла нам в радость, людям в сладость. Ишь молчит, молчит, а хочешь, голубочек, кричи-кричи. Нехай старый дурак-то услышит да попривыкнет. Синенький ребеночек больненько, ну, да ничего такого, бывают и такие, а живут потом припеваючи сто лет и не жалубятся.

Катя расслабленно махнула, приподнялась. Татьяна Петровна помогла ей, шепча заклинания, которые должны избавить Катю от болезней и осложнений. Катя молча глядела на старушку, не испытывая той радости, которая должна прийти, как она думала, когда появится на свет ребенок.

Катя помогла старухе спуститься, отдала ей закутанного в пеленки ребенка, достала из сундука давно припасенные распашонки, пеленки…