Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Они с Лайонелом пришли в ярость, узнав, что Лео одолжил деньги другу, потому что их сын, по их мнению, предал свои корни, которые Кембридж был отчасти призван сгладить: «Я всегда думала, что у тебя хватает здравого смысла, и никогда не считала тебя глупцом, способным одолжить пятьсот фунтов глупому бездельнику, у которого в целом свете едва ли найдется несколько шиллингов. Как ни опасно одалживать деньги для всех… это гораздо опаснее для человека, носящего фамилию Ротшильд… Более того, я неправильно выразилась; совершенно невозможно, чтобы любому человеку, любому члену нашей семьи, известный или нет… хотя бы на миг пришла в голову такая нелепость… Одалживать деньги — значит почти наверняка сделать из друга врага… Никто и не подумает возвращать деньги Ротшильду, но будет остерегаться кредитора, возможно, всегда — и мы должны жертвовать громадные суммы, не делая ничего хорошего и не получая удовольствия… Никогда за всю жизнь я никому не одолжила ни шестипенсовика; если дар может быть полезен, что ж, все хорошо; если… проситель слишком горд, чтобы принять пять или десять фунтов, так тому и быть… если он вернет деньги, отдай их на благотворительность. Я придерживалась такого принципа всю мою жизнь — и, слава Богу, не жалею о безрассудстве…

P. S. Почему ты не можешь запереться… и держаться подальше от всех праздных, ленивых, никчемных молодых людей, которые наводнили Кембридж и крадут твое драгоценное время, твои добрые намерения и твои силы[?]».

Но отличная учеба не давалась представителям того поколения. Натти по крайней мере не опозорился в Кембридже; его младшим братьям пришлось куда тяжелее. Возможно, Шарлотта надеялась, что Альфред «посетит Кембридж и там отличится», но всего после года учебы (1861–1862) он заболел и больше в университет не вернулся. Делались попытки познакомить Альфреда с миром филантропии и политики; под надзором Энтони он заседал в Сити, в комитете «помощи пострадавшим» в суровую зиму 1867 г. «Надеюсь и верю, что твой брат придет на заседание, — писала встревоженная мать. — [Альфреду] пойдет на пользу познакомиться с народными собраниями… В свое время он, возможно, примирится с мыслью о том, чтобы стать членом парламента, что в настоящее время, как кажется, его совсем не прельщает». В 1868 г. Альфред стал первым евреем, избранным в совет директоров Английского Банка; однако этим назначением он всецело был обязан своей семье, а не своим способностям. Но он упорно не желал сделать свой пост влиятельным, в отличие от Альфонса в совете директоров Банка Франции[110]. Альфред жил жизнью эстета конца века, одновременно упадочной и немного рискованной. На карикатуре Макса Беербома «Тихий вечер на Сеймур-Плейс. Врачи советуются, можно ли м-ру Альфреду взять вторую конфету пралине перед сном» высмеивается первое качество (см. ил. 7.1). О том же свидетельствует знаменитое остроумное изречение Альфреда, когда еще один директор Английского Банка (размышляя о завещании Ансельма) «предположил, что через пятьдесят лет в „Таймс“ объявят, что ваш брат оставил весь Бакингемшир. „Вы ошибаетесь, — возмутился Альфред, услышав столь неподобающее замечание. — Поверьте мне, я оставлю гораздо больше, я оставлю весь мир“».