Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Неизбежно возникает вопрос: не прекратились ли родственные браки оттого, что члены семьи стали больше осведомлены о генетических рисках такого «межродственного скрещивания»? Когда Натти женился на Эмме, он, в конце концов, женился на дочери сестры своего отца и брата своей матери. С точки зрения современной генетики такой брак заключает в себе высокую степень риска. Конечно, заманчиво объяснить некоторые особенности представителей четвертого и пятого поколений именно генетическими причинами. И все же представляется маловероятным, что Ротшильды прекратили родственные браки по медицинским показаниям. Хотя Грегор Мендель начал свои опыты, связанные с наследственностью, в 1860-е гг., до начала 1900-х гг. они оставались неизвестными широкой публике. В то же время евгеника, которая вошла в моду в 1880-е гг., откровенно поощряла родственные браки, по крайней мере в пределах одной расовой группы, если не семьи. С эндогамией Ротшильдов покончила не наука, а перемена в отношении семьи к остальному обществу — особенно его элите.

Пэры и пэрство

Основная разница между представителями четвертого поколения и их родителями заключалась в том, что девушки из семьи Ротшильд теперь могли выходить замуж не только за иудеев. Они уже не становились изгоями, как Ханна Майер после того, как она в 1839 г. вышла за Генри Фицроя. Первым из таких браков стал брак в 1873 г. между дочерью Энтони Энни и Элиотом Йорком, третьим сыном 4-го графа Хардвика. Через пять лет Констанс, сестра Энни, вышла замуж за Сирила Флауэра (позже лорда Баттерси), друга Лео по Кембриджу, а в 1878 г. Ханна, дочь Майера, вышла за Арчибальда Примроза, 5-го графа Розбери, уже тогда считавшегося восходящей звездой либеральной партии, позже ставшего министром иностранных дел (1886 и 1892–1893) и преемником Гладстона на посту премьер-министра (1894–1895). В том же году Маргарета, дочь Майера Карла, вышла замуж за Агенора, герцога де Грамона (сына бывшего министра иностранных дел), а в 1882 г. ее младшая сестра Берта Клара вышла за Александра Бертье, принца де Ваграма, потомка начальника наполеоновского Генерального штаба. Наконец, в 1887 г. Элен, дочь Соломона Джеймса, вышла замуж за нидерландского барона Этьена ван Зёйлена ван Нивельта.

Такие браки тоже можно считать признаком того, что изначальная культура семьи — когда-то столь неразрывно связанная с иудаизмом — постепенно размывалась. Так считали и некоторые современники-евреи. «У всех на устах раввинский вопрос, — писала газета „Джуиш кроникл“ в октябре 1877 г. — Если пламя охватило кедры, как уцелеть иссопу на стене; если левиафана поймали на крючок, как уцелеет мелкая рыбешка?» Необходимо подчеркнуть, что ни одна из четырех женщин, упомянутых выше, не перешла в христианство. Судя по всему, Констанс собиралась так поступить перед свадьбой, заметив, что она «еврейка лишь по расе, а не по религии или убеждениям». «Мой разум ни в малейшей степени не пропитан еврейской верой. Я вовсе не горжусь нашей изоляцией, — писала она. — Моя церковь универсальна, мой Бог — отец всего человечества, моя вера — благотворительность, терпимость и нравственность. Я могу поклоняться великому Творцу под любым именем». Более того, однажды она дошла до того, что объявила: «Жаль, что я не христианка. Я люблю [христианскую] веру и культ». И все же в конце концов Констанс решила, что обращение «невозможно» и «фальшиво», хотя она и оставалась до конца жизни «у самых внешних ворот христианства». И Энни, по крайней мере номинально, сохраняла приверженность иудаизму. Самую большую преданность вере своих отцов сохраняла Ханна. Хотя она венчалась в церкви и позволила воспитать своих детей христианами, она по-прежнему зажигала свечи в пятницу вечером, посещала синагогу и постилась и молилась в Судный день. Несмотря на то что она приняла шотландское культурное наследие своего мужа, ее похоронили не в Далмени, а на еврейском кладбище в Уиллесдене.