Наконец, следует объяснить кажущийся парадокс: хотя партнерские отношения между отдельными домами Ротшильдов на практике стали свободнее, договор обновлялся все более и более регулярно. Объяснение вполне прозаическое: из-за введения налога на наследство появилась необходимость точнее оценивать индивидуальные доли в компании. Вот почему в 1899 г. впервые было решено ежегодно составлять общие балансовые отчеты. Возможно, возникла и юридическая потребность как-то подправить неточную и нерегулярную форму партнерства: позже лорд Холдейн вспоминал, как примерно в 1889 г. он «переписывал договоры Ротшильдов о сотрудничестве, которые сделались довольно запутанными и потенциально ставили всю семью в зависимость от одного нечестного партнера». В последнее десятилетие своего существования компания по существу представляла собой англо-французскую ось, которая сохраняла лишь минимальные связи с Веной. Что характерно, из векселей на 28 млн ф. ст., учтенных Лондонским домом в 1906 г., векселя на 12 млн ф. ст. были выписаны на Парижский дом. С другой стороны, в 1908 г., когда Венский дом выпустил большой австрийский заем, Нью-Корт об операции даже не известили. При таких обстоятельствах совсем не удивительно, что после 1905 г. договоры о сотрудничестве не возобновлялись.
Поэтому дата, после которой Лондонский, Парижский и Венский дома, учрежденные Натаном, Джеймсом и Соломоном, стали всецело отдельными учреждениями, служит настоящим водоразделом в истории Ротшильдов. Именно тогда был положен конец уникальной «конфедеративной» системе многонациональной компании, восходящей к 1820-м гг. Еще в 1868 г. один проницательный французский журналист предсказывал предпосылки для такого разрыва. «Пять сыновей Майера [Амшеля], — писал Рокеплан, вспоминая истоки системы, — установили между собой в некотором смысле финансовое равновесие, обладающее определенным сходством с тем европейским равновесием, о котором мечтал Ришелье. Ни одним из тех мест, где братья основали штаб-квартиры, не жертвуют ради остальных, и благодаря притягательности для всех — государств и отдельных личностей, — кто пользуется их кредитом и капиталом, заемщики ведут себя очень сдержанно, зная, что за ними наблюдают. Это ведет к общему согласию и золотой середине, которая уменьшает источники трения, смягчает амбиции, уменьшает неверные расчеты… Дом Ротшильдов… становится распорядителем европейских финансов.
Как ни заманчиво объяснить личностными характеристиками те проблемы, которые окружали систему партнерства Ротшильдов, все же гораздо важнее структурные факторы. В течение всего периода главным яблоком раздора между Венским домом и остальными было желание Ансельма вести дела с банками-конкурентами, в том числе компаньонами братьев Перейра, «Креди фонсье» и даже членами ненавистной «клики» Эрлангера. Отчасти трудность заключалась в том, что другие дома считали «Кредитанштальт» фактически филиалом Венского дома, хотя Ансельм и настаивал на обратном. Такие же конфликты возникали в связи с различными железнодорожными компаниями, в которых у Ротшильдов были большие, но не контрольные пакеты акций. Дело в том, что развитие акционерных предприятий — и, более того, других частных банков — на всех основных финансовых рынках, как правило, порождало конфликты лояльности. Ротшильды больше не занимали настолько главенствующее положение, что могли бы гарантировать крупные выпуски облигаций без помощи со стороны других местных банков. Каждый дом все больше развивал отношения с партнерами на своем рынке — Бэрингами в Лондоне, «высокими банками» в Париже, «Кредитанштальтом» в Вене и «Дисконто-гезельшафт» в Германии — и объем операций, которые проводились с местными партнерами, вскоре начал превосходить объем зарубежных операций с другими домами Ротшильдов. Конечно, легко было обвинять Франкфуртский дом в том, что он стал «спутником» Ганземана, но Парижский дом не предлагал достаточного объема операций для того, чтобы удержать Майера Карла на своей орбите.