Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Роль Ротшильдов в этой поразительной последовательности событий по сути сводилась к посредничеству между правительствами Великобритании и Франции. В Лондоне им пришлось достаточно трудно из-за недоверия, воцарившегося между Натти и Гладстоном; политическое положение во Франции, возможно, усугубило бы дело, если бы не последствия банковского кризиса «Юнион женераль».

Взлет и падение «Юнион женераль» уже затрагивались выше. Эти события вдохновили Золя на написание романа «Деньги». Настало время рассмотреть их в комплексе политики Третьей республики и применительно к «восточному вопросу», в котором банк недолго играл столь же важную роль, как и Суэцкий канал. В сущности, «Юнион женераль» стал плодом усилий, инициированных Ланграном-Дюмонсо и подхваченных Хиршем в конце 1860-х гг., построить железнодорожную ветку — Восточную линию — через Балканы в Константинополь. Замысел натолкнулся на сложности, когда Турция объявила себя банкротом. По Сан-Стефанскому договору части изначально турецкой концессии передали молодым независимым Балканским государствам. Поль Эжен Бонту был малоизвестным французским железнодорожным инженером, который работал и в Германии (Штатсбан), и на принадлежащей Ротшильдам Южной железной дороге (Зюдбан), прежде чем начал в середине 1870-х гг. создавать свою австро-венгерскую деловую империю. Вначале он хотел направить французский капитал в ряд центральноевропейских предприятий. Однако к 1878 г., когда покинул Зюдбан, он был убежден в необходимости основать новое финансовое учреждение, которое бросило бы вызов главенствующему положению группы Ротшильдов и «Кредитанштальта» в Вене. Если первым шагом был повторный запуск «Юнион женераль» в 1878 г. с капиталом в 25 млн франков, то вторым шагом стало создание в 1880 г. «Австрийского земельного банка» (Österreichische Ländesbank). При поддержке австрийского канцлера Тааффе Бонту приобрел пакеты «Австро-венгерской железнодорожной компании» и угольных шахт и пытался заменить Хирша в развитии железнодорожной сети до Белграда, Константинополя и Салоник. Позже он стал вкладывать капитал в различные отрасли, и у «Юнион женераль» очутилось множество акций различных европейских компаний.

Однако «Юнион женераль» всегда был чем-то большим, чем еще один инвестиционный трест по образцу «Креди мобилье». Подобно Ланграну-Дюмонсо до него, Бонту воспользовался ультрамонтанами и антиротшильдовской риторикой, чтобы привлечь сбережения консервативных инвесторов-католиков. Среди тех, кто вложил деньги в акции «Юнион женераль», был и последний представитель старшей линии французских Бурбонов, претендент на французский престол граф де Шамбор. Не следует преувеличивать масштаб предприятия: на пике его активы едва превышали 38 млн франков. Однако привычка Бонту увеличивать номинальный капитал по сравнению с тем, что он мог бы получить по подписке, свидетельствовала о том, что «Юнион женераль» — спекулятивный карточный домик с недостаточным капиталом для таких долгосрочных инвестиций и краткосрочных депозитов, которые составляли его баланс. К декабрю 1881 г. акции номинальной стоимостью 500 франков уходили по 3 тысячи, но предположительные прибыли банка были скорее умозрительными, чем действительными, и, несмотря на заверения Бонту в обратном, значительная доля акций «Юнион женераль» (свыше 10 тысяч стоимостью около 17 млн франков) находилась в самом банке. К концу 1881 г., когда Банк Франции начал повышать процентные ставки, спекулятивный пузырь готов был лопнуть. За две недели после 4 января цена одной акции упала с 3005 до 1300 франков, а 31 января «Юнион женераль» был вынужден приостановить платежи. После обвинений в финансовых махинациях и бегства в Испанию Бонту неоднократно утверждал, что он стал жертвой «еврейского заговора», но его голословные обвинения не поддержаны никакими доказательствами. Более того, только большой заем, предоставленный крупными парижскими банками, в том числе Ротшильдами, которые внесли 10 млн франков, предотвратил крах парижского рынка по «принципу домино». (Как мы увидим, к такой форме коллективного спасения придется прибегнуть еще раз в Лондоне, когда восемь лет спустя обанкротятся Бэринги.)