Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Молчаливое согласие Франции с английской оккупацией территории, где до тех пор у Франции имелись большие экономические интересы, с самого начала казалось неестественным; надолго оно не затянулось. Меньше чем через месяц после победы Вулзли, как Гюстав сообщал Натти, а Натти — Гранвилю, в Париже поползли слухи о том, что правительство Великобритании пытается выкупить акции Суэцкого канала на открытом рынке с намерением приобрести мажоритарный пакет. Похоже, именно этого добивался от правительства Натти; но Гладстон крайне подозрительно относился ко всему, что напоминало первоначальную покупку Дизраэли 1875 г., — он по-прежнему считал, что какие-то подробности операции от него утаили. Как бы там ни было, оказалось невозможным достичь соглашения с Лессепсом и французскими акционерами «Компании Суэцкого канала».

Канал представлял лишь часть египетской проблемы. Наверное, нет ничего удивительного (по причинам, которые будут обсуждаться ниже), что Гладстон считал египетские финансы «священной темой»; и тем не менее он стремился решить вопрос путем «согласия в Европе». В эпоху «реальной политики» Бисмарка такое не представлялось возможным. Вскоре Бляйхрёдер передал из Берлина сигналы, которые как будто подразумевали о внезапной перемене отношения Германии к английской политике в Египте, и Лондонская конференция, на которую Гладстон возлагал большие надежды, летом 1884 г. зашла в тупик. Находясь в изоляции, Гладстон не видел иного выхода, кроме того, чтобы доверить реструктуризацию египетских финансов классическому тандему Ротшильдов и Бэрингов.

4 августа Первого лорда Адмиралтейства, лорда Нортбрука — члена семьи Бэринг, хотя он никогда не был партнером в банке, — послали в Египет, чтобы навести справки о финансах страны. Как с возмущением указывал Рэндольф Черчилль в палате общин, его кузен Ивлин Бэринг (позже лорд Кромер) в то время уже находился в Каире в качестве генерального консула[176]

. «Следовательно, — возмущался Черчилль, — насколько я понимаю, двум представителям великого дома Бэрингов необходимо доверить распоряжение и почти безграничный контроль над политическими и финансовыми интересами Англии в Египте… В этой связи я хотел бы отметить, что не будет практически никакой разницы между посылкой туда двух представителей дома Ротшильдов и двух представителей дома Бэрингов. Они почти равны по размеру и в своих великих денежных интересах на Востоке; и ясно, что, если правительство ее величества предложит послать туда кого-то из дома Ротшильдов — при условии, что представитель дома Ротшильдов подходит для выполнения такой задачи, учитывая обстоятельства и его общественное положение, — послышатся недовольные крики со стороны палаты общин и всей страны. Но между положением Ротшильдов и Бэрингов нет никакой разницы…»

Учитывая послужной список Нортбрука, который в прошлом был вице-королем Индии, Черчилль зарабатывал дешевые очки, и его утверждение, что «государственная служба в нашей стране была до тех пор одинаково свободна от малейших связей с торговыми и финансовыми частными предприятиями лондонского Сити», было, конечно, чушью. Небезынтересно, однако, что он считал, будто участие Ротшильдов в египетской политике возбудит больше возражений, чем участие Бэрингов.

Черчилль не знал другого: на следующий день после того, как Нортбрука послали в Египет, Натти заверил Гранвиля в том, что его компания предоставит краткосрочный заем в размере 1 млн ф. ст., чтобы покрыть текущий дефицит Египта. Правда, он многозначительно осведомился, «что предпримет правительство, чтобы обеспечить этот заем?». Потребность обновить заем дала Ротшильдам именно такой рычаг финансового давления на политику, какой Черчилль ошибочно приписывал Бэрингам: напомнив о нависшем над Египтом банкротстве, Натти 26 декабря сказал Гранвилю, что хочет пролонгировать заем всего на две недели, чтобы ускорить переговоры с другими великими державами. Усиливая нажим, Натти как будто радовался, изводя правительство противоречащими друг другу и тревожными посланиями из Берлина и Парижа. «Наш единственный шанс — договориться с Бисмарком», — говорил он Гамильтону в августе. 1 сентября он предупредил Гранвиля, что «Бисмарк очень зол [и говорит], что будет защищать права немецких… держателей облигаций, даст отпор незаконным действиям со стороны египтян и предоставит нам последний довод… европейский мандат Франции… с чем, по его мнению, нам не захочется иметь дело». Но три месяца спустя, ужиная с Гладстоном, он «насмехался над французскими подсчетами египетских земельных доходов», одобряя цифры, приведенные в рапорте Нортбрука за предыдущий месяц и призывая к одностороннему британскому контролю над египетскими финансами.