Трудно не сочувствовать Гладстону: его неизбежно толкали к фактическому британскому протекторату. Ротшильды казались настолько вездесущими, что он обвинял их в том, что они передают важные сведения французскому правительству — в то время, когда Хартингтон пересылал Натти сведения из доклада Нортбрука для передачи Бисмарку. Возможно, в чем-то Гладстон был прав: в октябре французский премьер-министр Жюль Ферри сказал сыну Бисмарка, Герберту, «что Англия будоражит крупные финансовые дома, и особенно Ротшильдов, и дает им понять, что египетские займы обесценятся, а держатели облигаций потеряют все, если британскому правительству придется пойти на крайние меры… Теперь финансисты тревожатся по-настоящему и пытаются изменить отношение правительства Франции к Англии». Нет ничего удивительного в том, что Розбери колебался, входить ли в состав правительства в тот критический момент: он, несомненно, предвкушал еще одну пылкую речь Черчилля на тему о финансовых семьях. И без того Черчилль произнес громкую речь о «банде евреев-ростовщиков в Лондоне и Париже, которые заманивают Исмаила-пашу в свои сети» и уверял, что «Гладстон вернул египтян в тенета их еврейских надсмотрщиков».
Наконец, и роковым образом, возникал вопрос, где заканчиваются новые полномочия Великобритании. К югу от Египта, в Судане, бушевало революционное восстание под руководством Махди. Ротшильды снова поощряли британскую интервенцию, и снова Гладстон оказался не способен противостоять сочетанию империалистической истерии на родине и чрезмерных амбиций «человека на месте событий», в данном случае «Китайского» Гордона. Все заинтересованные стороны переоценивали силу Великобритании. Французские Ротшильды радостно повторяли на бирже, «что Гордон-паша везет с собой 100 тысяч ф. ст. векселями Английского Банка, лучшее английское оружие, способное положить конец восстанию». Вместо того чтобы вывести войска из Судана, как ему поручили, Гордон пожелал бросить вызов махдистам. 5 февраля 1885 г. Лондона достигло известие о его предполагаемой гибели. Именно этот кризис, наконец, убедил Розбери войти в состав правительства. Натти одобрял его решение весьма красноречиво: «Ваши ясные суждения и патриотическая преданность помогут правительству и спасут страну. Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы на Нил послали большие подкрепления. Кампания в Судане должна окончиться блестящим успехом, и больше ничем».
Не приходится сомневаться в том, что Ротшильды были прямо заинтересованы в британской оккупации Египта. Как говорил Гюстав, британское правление — хорошая новость для большинства (хотя и не для всех) держателей египетских облигаций, так как «очевидно, кредит Египта выиграет, если Англия понесет солидарную ответственность за внешние обязательства Египта»[177]
. Дело было не только в этом. Благодаря английскому правлению Ротшильды могли смело выпустить новые облигации: после 1884 г. все египетские выпуски облигаций были фактически гарантированы Великобританией. В 1885–1893 гг. Лондонский, Парижский и Франкфуртский дома совместно провели четыре большие эмиссии египетских облигаций почти на 50 млн ф. ст. То, что этими выпусками занимались Ротшильды, в партнерстве с Бляйхрёдером и, в одном случае, с «Дисконто-гезельшафт», имело важное дипломатическое значение. В марте 1885 г. было решено, что первый из этих займов гарантируют все заинтересованные стороны, но Бисмарк поставил условием своей ратификации соглашения участие немецких банков — то есть Бляйхрёдера. Таким образом, отпала возможность выпустить облигации через Английский Банк (как было с облигациями для Индии и других колоний) и привело к очевидному решению, чтобы операцией занимались Ротшильды. Одной из первых задач Солсбери по формированию администрации меньшинства летом 1885 г. стала передача Английскому Банку известия, что он «поручает выпуск английской части займа банкирскому дому „Н. М. Ротшильд“, так как эта компания является одной из нескольких под тем же именем в Париже и Франкфурте и находится в таких же отношениях с банкирским домом Бляйхрёдера в Берлине».