Дом скитальцев

Лахи захохотал, как слон. Далеко, далеко еще… Но Птицы летели стремительно и точно, выходя как раз на верхнюю кромку леса, чуть правее центра поляны. Стаю вел Ахука, Наблюдающий Небо. Они потеряли час из-за грозы, обходя ее широким полукругом над скалами приморья, на всем пути не щадя Птиц. И над самой почти поляной Птица Ахуки вскрикнула, судорожно вытянула крылья – Немигающий дробно застучал лапами… Последние триста шагов Ахука летел на мертвой Птице, как на планере, – Володя не узнал об этом никогда. Он махал из люка – «скорее, прямо в баросферу, ждем!» Устремив внимание на Кольку, Володя не заметил, что Ахука спрыгнул с Птицы еще в воздухе, – это произошло за его спиной. Но перед ним уже садился Карпов – мелькнула красная от загара спина, светлая шевелюра, и без малейшего перехода он ощутил мягкий, могучий удар по голове – люк грохнул – он сидел в кресле люкового. Где наушники?! «Колька-а-а!!!» Он поднял руки, но вращающийся диск кремальеры отбил ему пальцы, грянул звонок автостарта, и последняя мысль, мелькнувшая в оглушенном сознании, была страшная и простая: автостарт включил он сам, пяткой, когда выбирался наверх и упирался во что попало…

…Людей спасло то, что они сбежались к Ахуке. Тепловой удар, высушивший живую и мокрую только что траву, швырнул за деревья мертвую Рокх и свалил с ног Брахака. А яма, пыхнувшая багровым пламенем, была пуста – валил густой пар от потрескавшейся глины, сохранившей отпечаток сферы и глубокие вдавлины монтажных опор. Вот и вся память.

Колька стоял над ямой один, как прокаженный. Огромными глазами смотрела на него Дхарма – она еще лежала на спине Рокх и смотрела на него, застывшего над ямой.

Ему и прежде было знакомо бессилие свершившегося, бунт против необратимости времени, бессильный, невидящий красный туман в глазах. Так было с ним на повороте трассы под Эльбрусом, когда он на долю секунды позже, чем надо было, заметил заструг и, уже зная, что поздно, вывернулся всем телом, и гибкие стальные лыжи разогнулись и бросили его за трассу, и он услышал хруст собственных костей. И с яростной завистью он смотрел на доктора Борю – широкого, красно-рыжего, скользившего по насту от контрольного пункта, чтобы поднять его из снега, наложить шины и отвезти на долгие месяцы в больницу. «Терпишь?» – спросил доктор. «На десятку опоздал, понимаешь?» – сказал Колька и заплакал от ярости.

Одна десятая секунды – пять сантиметров снега при скоростном спуске. Здесь он опоздал на десять секунд, ему хватило бы их, чтобы пробежать по траве, вскочить на верхушку сферы, а крышку, захлопнутую маломощным соленоидом, он вырвал бы из гнезда. Десять секунд. Оттиски опор в сухой рыжей глине. В правой ближней опоре была выемка, она отпечаталась как выступ – Колька помнил, что выемку прорезал сварщик Чибисов для термометра две недели назад, а он закрывал полированную сферу асбестовым листом. Десять секунд! Синий кот с плаката поднимал палец: «У меня девять жизней, у тебя – только одна». Вот и свершилось. Из-за десяти секунд. Из-за чего? Он смотрел на носки своих ботинок, блестящие от ходьбы по траве.

Из-за того, что он не законтрил рукоятку автостарта. Вот и все. Он виноват сам.

Вторая жизнь зашевелилась вокруг него. Поднялся из травы Ахука. Тонкая коричневая девушка спрыгнула со спины огромной Птицы и невесомым бегом пролетела по траве. «Ты опалишь ноги», – произнес кто-то на чужом языке. Это был он сам, Колька Карпов, в своей второй жизни. «Да, трава горячая, – ответила девушка. – Они улетели совсем?» Он опустил голову. «Пойдем на пост, Колия?» Он стоял как столб. Никто больше к нему не подходил. Охотники повели загнанных Рокх по просеке. Ахука вызвал кротов – закапывать свою погибшую Птицу. Брахак развалился в тени, будто ждал чего-то. Да, вот что ему осталось – чашеобразная яма в рыжей глине. Но уже шевелилась и сыпалась земля под ногами – кроты принялись подрывать и обрушивать насыпь вокруг дымящейся ямы. Час-другой – и следа не останется. Зарастет травой. Прощайте.

Девушка стояла рядом с ним, переступала – горячо. «Пойдем, Дхарма». Колька подхватил ее на плечо, вынес за горячий круг. Она держалась за его шею нежными, шершавыми руками. Может быть, и любит. Шея обгорела, пойдут пузыри, волдыри. Он опустил девушку на траву. Потом, все потом, сейчас надо быть одному.

– Пойдем на пост. Но лучше я буду один.

Часть третья

Глава 1

Он слонялся просто так, ноги были вялые, будто во сне. День, два, сколько их еще, бесцельных? Привязывалась чепуха – первый день его мучила нелепая фраза: «Сейчас люди бродят во сне, а проснутся голыми». К ночи он вспомнил: голубые томики, серебряные прямоугольники вдоль корешков – Голсуорси. Длинный ряд, он еще удивлялся, кто их читает. Кроме «Саги», нельзя его читать. Голсуорси… Потом разнокалиберный Александр Грин, Грэм Грин, и еще какой-то Грин, окошко в сад и стол библиотекарши Нади, толстой, рыжеватой, с мягким библиотечным полушепотом.