Дом скитальцев

Не получилось. Здесь действительно не отдавали приказов. Такой вещи, как расписание нарядов, тоже не водилось – к выступающему наряду сбегались все Охотники, Но-ре-ма играл на таоби – и кто-то уходил, а кто-то оставался. Старший Охотник Джаванар действительно распоряжался, но не Охотниками, а патрульными животными, и это занимало уйму времени. Джаванар спал два-три часа в ночь, и поэтому, а не почему-либо другому, прочие Охотники старались услужить ему, принести ему лук, выкупать его собак, пойти в наряд… То же с Брахаком. Когда он прибежал выручать Кольку от носорога, он был в охотничьей одежде – шел на Границу. Зачем? Он выращивал новую гонию на поляне железного дома и в следующие трое суток приходил на пост только поспать. Его титул «почтенный» оказался возрастным. Каждого прожившего шесть дюжин лет было принято называть «почтенный» – как у нас стариков называют дедушкой.

Наконец, Колька подумал о гигантских нардиках и отчетливо понял: системы принуждения здесь нет. Чтобы заставить Головастого поступить по-своему, Нарана создала роботов – на других людей не рассчитывала, следовательно. Таков был смысл разговора Дхармы с Кару-Кузнецом и Хранителем Памяти.

Все эти мысли формировались в Кольке исподволь, незаметно. На пятый или шестой день одиночества – он сбился со счета – что-то засосало под ложечкой, как от голода. Он сидел на траве, перед рисунком Брахака, в своем доме, когда ощутил: интересно, как же они организованы, их больше миллиона в Равновесии? Он посидел еще, прислушался, но сосущее любопытство не уходило. «Плевать, все равно ты не выдержишь, сдохнешь…» Он побагровел, услыхав этот знакомый, отвратительный, блатняцкий тенорок – свою шкурную сущность… «Да разорвись ты, лопни, я – человек, ученый, я Головастый!»

Дхарма работала в лечилище. Увидела, как он вбежал, и просияла. Оставила нардиков, пошла навстречу – улыбка красила ее необыкновенно, и шла она как плыла… «Для того, кого я жажду…»

«Почему ты жаждешь меня, а не красавца Лахи?

Почему ты ночуешь в одном доме со мной? Как Врач, ты считаешь, что мне нужна женщина?

Что ты „соединяла и отсекала“ в моем мозгу и как ты удержала меня на краю безумия?

Что поняла сейчас, сию минуту? Вчера я приходил в лечилище, ты не подняла головы…»

Действительно, Николай Карпов очнулся. Сел чинно, пожелал «прохладного полудня». Осведомился, не мешает ли работать, – нет, не мешает. Тогда он спросил, каковы обязанности старшего Врача.

Он опытней – пояснила девушка. Он помнит о нардиках и о людях так много, что запас нардиков на посту всегда хорош. Не велик, не мал и годится для любого случая. И знания Лахи о лекарствах и их сочетаниях близки к совершенству, а сверх того Лахи ничем не интересуется, кроме врачевания, – ни песнями, ни рисованием, ни танцами.

– Он говорит тебе, что нужно делать? – спросил Колька.

– Да, когда я спрашиваю, – весело сказала девушка.

А глаза у нее сияли невыносимо – коричневым дымным пламенем…

Колька опять побагровел. Он опустил глаза под ее взглядом и увидел, что она сидит, немного раздвинув бедра, а под пояском выпирает раздвоенный лобок.

Он совсем опустил глаза – в землю. Дхарма вдруг спросила:

– Ваши женщины закрывают тело?

– Закрывают, – сгорая, пробормотал он.

Ах, это ощущение мокрого, липнущего, ожарелого тела! И сны жаркие, липкие, еженощные. Он понял вдруг, что видит сны каждую ночь, а, просыпаясь, ничего не помнит. Сейчас вспомнился, выскочил сегодняшний сон: он плутал в двух пересекающихся коридорах с наклонными полами; бродил, нависая над грязным, как в общественной уборной, кафелем. За стеной, в другом коридоре, ходила Дхарма, прикрывала локтем торчащие врозь груди, и он искал входа к ней, чтобы она понесла от него и доказала шефу сходство Пространств. И всякий раз она была в другом коридоре…

Незаметно под рукой оказался бахуш, хрустел на зубах, как кедровые орешки. Колька смотрел в землю и мучился.

Когда-то и где-то был водянистый ноябрьский снег под шипучими шинами. Когда-то и где-то они ехали в институтском рафике, сопровождаемые доктором Левиным, и возбужденно острили, что Рафу везет раф на верный штраф. Он был третьим номером экипажа, он был счастливчиком Карповым, элит-интеллигентом, специалистом высокого класса. Он был набит знаниями, как фундаментальная библиотека. Он знал все.

Здесь он почти ничего не знал. В нуль, в минус – время. Пусто. Он не знал, чем отличаются эти растения от индостанской флоры двадцатого века. Слон дул ему в бороду – какие слоны живут в Индии там? Ночью над просекой Границы повисал ковш Большой Медведицы. «Скажи мне, интеллигент, таким же или другим видят созвездие люди на площадях Дели? А вот птица Рокх из „Тысячи и одной ночи“. Отвечай, Николай Карпов, были птицы Рокх исключительно в арабских легендах или арабы позаимствовали миф у древних индийцев? Ахука говорил о новой Звезде: скажи теперь ты, знают ли твои современники-астрономы о новых звездах прошлого? Что-то знают? Что именно, Карпов? Какими тысячелетиями датируют?»

Он был пуст. Ничего не знал.

– Пустышечка, – пробормотал Колька.