Домби и сын

И говоря это, она ударяла себя въ грудь, какъ будто хотла уничтожить свое существованіе.

— Что же вы, матушка? Любуйтесь!! Любуйтесь на женщину, никогда не знавшую истинной любви, никогда не понимавшую, что значитъ имть честное сердце! Любуйтесь на кокетку, владвшую своимъ ремесломъ уже тогда, когда другія двочки ея возраста играютъ только въ куклы! Въ первой молодости, кокетка, по вашимъ интригамъ, вышла за человка, къ которому не чувствовала ничего, кром равнодушія, и онъ умеръ, этотъ человкъ, прежде, чмъ перешло къ нему ожидаемое наслдство. Достойное наказаніе вамъ, и урокъ безполезный! Взгляните на меня, вдову этого человка, и скажите, какова была моя жизнь за послднія десять лтъ!

— Мы всячески старались пристроить тебя, мой другъ, — отвчала мать, — и въ этомъ состояла твоя жизнь. Теперь, ты пристраиваешься.

— Какъ невольницу на базар, какъ лошадь на ярмарк, вывозили, таскали, показывали, разглядывали меня съ головы до ногъ въ эти постыдныя десять лтъ! — воскликнула Эдиь съ пылающимъ челомъ и съ выраженіемъ горькаго упрека въ каждомъ слов. — Такъ ли, мать моя? Разв я не сдлалась притчей мужчинъ всякаго рода? Разв глупцы, развратники, мальчишки, старые негодяи не таскались везд по нашимъ слдамъ и не оставляли меня поочередно одинъ за другимъ, потому что вы слишкомъ просты, мать моя, несмотря на вс свои продлки, потому… да, потому, что вы слишкомъ искренны при всей своей фальшивости! Везд и всюду продавали, всмъ и каждому навязывали меня, какъ презрнный товаръ, и нтъ клочка земли во всей Англіи, который бы не былъ свидтелемъ моего позора. Наконецъ умерло во мн всякое чувство уваженія къ себ самой, и теперь я ненавижу, презираю себя. Вотъ мое дтство впродолженіе послднихъ десяти лтъ, a другого я никогда не знала. Не говорите же мн, что я длаюсь ребенкомъ въ эту послднюю ночь.

— Ты могла бы, Эдиь, двадцать разъ выйти замужъ, если бы довольно поощряла искателей твоей руки.

— То есть, если бы я побольше заманивала, я, жалкій осадокъ между всми отживающими кокетками! — отвчала Эдиь, поднявъ голову и дрожа всмъ тломъ отъ стыда и взволнованной гордости. — Нтъ, мать моя! Кому выпалъ жребій меня взять, тотъ возьметъ, какъ этотъ человкъ, безъ всякихъ уловокъ съ моей и вашей стороны. Онъ видлъ меня на аукціон и расчиталъ, что покупка будетъ выгодна. Пусть его! Съ перваго же раза онъ безъ церемоніи потребовалъ списокъ моихъ талантовъ, и ему ихъ показали. Съ каждымъ днемъ онъ удостоврялся въ доброт своей покупки, и я длала все, что онъ приказывалъ или заказывалъ. Но больше я ничего не длала, ничего и не стану длать. Проба оказалась удовлетворительною, и онъ меня покупаетъ, покупаетъ по собственной вол, оцнивъ по-своему доброту товара и вполн понимая могущество своего кармана. Постараюсь, чтобы онъ не жаллъ. Я не подстрекала его ничмъ и не ускоряла торга, и даже вы, мать моя, на этотъ разъ, сколько я могла предупредить, не навязывались съ своими уловками.

— Какой y тебя странный языкъ, и какъ дико ты на меня смотришь, Эдиь!

— Будто бы? Вообразите, и я то же думала! Это видно значитъ, что воспитаніе мое достигло полнаго развитія. Впрочемъ, оно окончилось давно. Теперь я слишкомъ стара и упала слишкомъ низко, чтобы идти по новому пути или удержать васъ на вашей прекрасной дорог. Зародышъ всего, что очищаетъ сердце женщины и длаетъ ее достойною своего пола, никогда не шевелился въ моей груди, и мн нечего беречь, когда я презираю себя…

Трогательная грусть, сопровождавшая послднія слова, опять быстро смнилась язвительною колкостью, и Эдиь продолжала:

— Что же вы не любуетесь, мать моя? Конечно, я не такъ мила, какъ въ былые годы, но все же я не обезьяна… Любуйтесь! Скоро мы не будемъ бдны, и ея в-пр. м-съ Скьютонъ назовется тещей первйшаго изъ капиталистовъ Англіи. Продлки ваши увнчались вожделннымъ успхомъ… Одно могу сказать себ въ утшеніе: несмотря на вс ваши усилія, я твердо ршилась не искушать этого человка, и не искушала его.

— Этого человка! — повторила м-съ Скьютонъ. — Ты говоришь, мой другъ, какъ будто бы ненавидишь его.

— Какъ?! A вы думали, что я люблю его? О, какъ вы дальновидны, матушка!.. Сказать ли вамъ, кто видитъ насъ насквозь и читаетъ самыя тайныя наши мысли? Назвать ли вамъ этого человка, передъ кмъ еще больше я сознаю свое униженіе?

— Кто же это, мой другъ? Ты, кажется, нападаешь на этого бднаго Каркера! На мои глаза, онъ очень добрый и пріятный человкъ. A впрочемъ, что бы онъ ни думалъ, безпокоиться нечего: его мнніе не помшаетъ теб пристроиться… Да что же ты такъ дико смотришь? Не больна ли ты?

Лицо Эдии мгновенно покрылась смертельною блдностью, какъ будто сердце ея поразили кинжаломъ. Она ухватилась обими руками за грудь, преодолвая ужасный трепетъ, пробжавшій по всмъ ея членамъ. Но вдругъ она встала съ обыкновеннымъ спокойствіемъ и, не сказавъ боле ни слова, вышла изъ комнаты.