Домби и сын

— Какъ прекрасно отдланы комнаты! — сказала м-съ Скьютонъ, обращаясь къ Домби. — Съ какой точностью умли они исполнить каждую мыслы Это не домъ, a дворецъ.

— Да, недурно, — отвчалъ Домби, окинувши взоромъ комнаты. — Я сказалъ, чтобы не жалли денегъ, и что можно сдлать за деньги, надюсь, сдлаино.

— А чего нельзя за нихъ сдлать! — замтила Клеопатра.

— Деньги всемогущи, — подтвердилъ Домби.

И онъ торжественно взглянулъ на жену; но жена молчала.

— Надюсь, м-съ Домби, — сказалъ онъ, обращаясь къ ней посл минутнаго молчанія съ особеиною выразительностью, — надюсь, вы одобряете вс эти измненія?

— Да конечно, — отвчала она съ надменною безпечностью. — Должно быть прекрасно, такъ значитъ и прекрасно.

Насмшливое выраженіе было, казалось, неразлучно съ ея гордымъ лицомъ; но презрніе, съ которымъ она выслушивала намеки на богатство, эти притязанія удивить ее почти сказочной роскошью, — это презрніе было на лиц ея чмъ-то новымъ, выражавшимся ярче всего другого. Замтилъ ли это м-ръ Домби, облеченный въ собственное величіе, или нтъ, только случаевъ замтить это выраженіе представлялось для него довольно; въ настоящую минуту ему очень не трудно было бы понять взглядъ, надменно скользнувшій по предметамъ его гордости и остановившійся потомъ на немъ. Онъ могъ бы прочесть въ этомъ взгляд, что вс богатства его, будь он хоть вдесятеро больше, не завоюютъ ему ни тни покорной мысли въ гордой женщин, связанной съ нимъ узами брака, но возстающей противъ него всею душою. Онъ прочелъ бы въ этомъ взіляд, что она презираегъ его сокровища, но и смотритъ на нихъ, какъ на свою собственность, какъ на плату, какъ на низкое и ничтожное вознагражденіе за то, что она сдлалась его женою. Онъ прочелъ бы въ немъ, что малйшій намекъ на могущество его денегъ, давая ей поводъ выражать свое презрніе, все-таки унижалъ ее въ собственномъ мнніи и разжигалъ пожаръ внутри ея.

Подали и обдъ; м-ръ Домби повелъ Клеопатру, Эдиь и дочь его послдовали за ними. Прошедши мимо столика, уставленнаго серебромъ и золотомъ, какъ мимо кучи сору, и не удостоивши ни однимъ взглядомъ окружавшіе ее предметы роскоши, она въ первый разъ заняла свое мсто за столомъ и сидла, какъ статуя.

М-ръ Домби самъ не далеко ушелъ отъ статуи и остался доволенъ неподвижною, гордою и холодною осанкою своей прекрасной сунруги. Она вела себя въ его дух, и онъ находилъ обращеніе ея прекраснымъ. Предсдательствуя за столомъ съ неизмннымъ чувствомъ собственнаго достоинства, онъ исполнялъ обязанности хозяина торжественно и самодовольно, и обдъ, не предвщавшій въ будущемъ ничего особенно привлекательнаго, прошелъ въ холодной учтивости.

Вскор посл чаю м-съ Скьютонъ, исполненная чувства радости, что любезная дочь ея соединена съ избранникомъ сердца, — что, впрочемъ, не мшало ей найти этотъ семейный обдъ довольно скучнымъ, какъ можно было заключить по звот, цлый часъ прикрываемой веромъ, — м-съ Скьютонъ ушла спать. Эдиь тоже ушла потихоньку и не возвращалась. Флоренса же, ходившая на верхъ къ Діогену, застала въ зал при возвращеніи своемъ только отца, расхаживающего взадъ и впередъ въ мрачномъ величіи.

— Извините, папенька. Прикажете уйти? — проговорила она, остановившись y дверей.

— Нтъ, — отвчалъ Домби, оглянувшись черезъ плечо, — ты можешь быть или не быть тутъ, какъ теб угодно; вдь это не мой кабинетъ.

Флоренса вошла и присла съ работой къ дальнему столику. Она въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ помнитъ себя, очутилась наедин съ отцомъ, — она, его единственное дитя, его естественная подруга, испытавшая все горе и тоску одинокой жизни, она, любящая, но не любимая, никогда не забывавшая помянуть его въ молитв, готовая умереть рано, лишь бы только y него на рукахъ, — она, его ангелъ-хранитель, на холодъ и равнодушіе отвчавшій самоотверженною любовью!

Она дрожала, и взоръ ея омрачался. Домби ходилъ передъ ней по комнат, и фигура его, казалось, росла и расширялась, то сливаясь въ неясный очеркъ, то выступая въ рзкихъ, опредленныхъ формахъ. Флоренсу влекло къ нему, но ей становилось страшно, когда онъ приближался. Неестественное чувство въ ребенк, непричастномъ злу! Неестественная рука, правившая острымъ плугомъ, который вспахалъ ея нжную душу для такого посва!

Опасаясь, какъ бы не огорчить или не оскорбить его своею скорбью, Флоренса наблюдала за собой и спокойно продолжала работать. Сдлавши еще нсколько концовъ по зал, онъ отошелъ въ темный уголъ, слъ въ кресло, закрылъ голову платкомъ и расположился заснуть.

Отъ времени до времени Флоренса устремляла взоръ на то мсто, гд сидлъ ея отецъ, и стремилась къ нему мыслью, когда лицо ея склонялось къ работ; ей и горько, и отрадно было думать, что онъ можетъ спать въ ея присутствіи.

Что подумала бы она, если бы знала, что онъ не сводитъ съ нея глазъ, что платокъ, случайно или съ умысломъ, упалъ на лицо, не заграждая его взоровъ, и что эти взоры ни на минуту не перестаютъ слдить за нею?