Домовая любовь

Я вернулась к доктору, она сказала, что анализы мои готовы и они хорошие, кроме чуть завышенного сахара (мне нужно снизить потребление сладкого и мучного) и заниженного витамина D (что не странно в карантинной Москве, и нужно просто гулять, соблюдая меры безопасности). Она составила мой план ведения беременности в их клинике. Он стоил 470 тысяч (исключая роды). Я знала, что никогда не вернусь сюда, и вдруг я поняла по её глазам над маской, что она поняла про меня, что я всё так вот решила, решила не потому, что дорого, а что всё ещё непонятно. Я почувствовала, что она расстроилась и что ей правда есть дело до меня и до ребёнка мяукающего. Она сказала, что надеется, У НАС всё будет хорошо. Я поблагодарила её. 12 тысяч я отдала за приём.

Дома я поела печёнку с картошкой, которые приготовила вчера. Оделась в алладины, худи, ветровку, маску, одну перчатку для открываний дверей, взяла воды́, электронную книжку и отправилась на улицу. В Филёвском парке люди прогуливались отдельными семейными пучками, сторонясь других пучков и одиночек вроде меня. Солнце излучало витамин D. Я села под него на лавку, почитала. Деревья были не парковые, а лесные, огромные, трёхсотлетние, с глубокими морщинами в кронах. Я спустилась к реке. Здесь тоже ходили люди, некоторые с колясками, даже мужчины. Она, конечно, была загнана в бетон, эта Москва-река, но тут всё равно было удивительно красиво и спокойно. Я сняла маску и вдохнула. У меня осталось 3 тысячи, но я не волновалась.

В следующие дни я много гуляла по парку, не ела сладкого, почти не ела ничего мучного. Я не засиживалась поздно за сериалами или работой, старалась не объедаться. Принялась даже делать аккуратную зарядку с утра. Когда лежала, читала, смотрела что-нибудь – поглаживала себя по животу. На третий день после моего похода к доктору из меня вышли 25 тысяч рублей. Я привычно помыла их в тазике, развесила сушиться, погладила на следующий день и отнесла в банкомат напротив парка перед обычной своей прогулкой. На задворках лазили мысли, что это особенно похоже на рабствование, но думать это до конца я не решалась. Он же слышал меня.

Скоро я снова захотела онлайн-шопинга. Посмотрела чуть детские кроватки, предлагавшиеся к ним мо́били, но потом вернулась в раздел обуви для женщин, купила себе красивые суперлёгкие фирменные кроссовки для дальних прогулок и ещё две пары легинсов по скидке. Потом я перешла на сайт с продуктами и сделала большой заказ. Всё привезли уже на следующий день. Я отправилась гулять в новых кроссовках. Телефон всегда оставался дома во время моих прогулок. Когда я вернулась, то нашла разорванное на отдельные куски нервное сообщение от матери, рассказывающее, что сломался их единственный семейный компьютер. Занятия Зои в конце четверти, работа отца накануне сокращения. Мать перечисляла всё то, что она могла загнать в ломбард, советовалась со мной. Я знала, что нужно делать. Поела кускуса с овощами, почистила зубы, переоделась в пижаму с лисами. Принялась читать, поглаживая свой живот. Ничего не происходило. Я отложила книжку и продолжила поглаживать живот просто так. Понимала, что он так обиделся, что купила не кроватку ему, а кроссовки себе. Я придумала попеть колыбельную, нашла в инете текст и принялась, подсматривая в телефон, петь баю-баюшки-баю. Голоса у меня нет вовсе, но я помню, мать рассказывала мне в детстве, что это не имеет значения, что всем детям всё равно нравится, как их мамы поют.

На следующее утро я проснулась. Погладила живот. Ничего не происходило. Не почистив зубы, я выпила кофе. Нашла в комоде плитку чёрного шоколада. Откусила дольку, потом две. Ничего. Стала жевать шоколад, запихивая его в рот и роняя крошки себе на пижаму. Съела половину, запила кофе, меня затошнило. Ничего и ничего. Я откусила ещё дольку. Засунула руку себе между ног. Там всё было как прежде. Я сказала вслух, что не пойду гулять сегодня, и завтра, и послезавтра тоже. И буду есть сладкое. Прямо сейчас закажу огромный торт из солёной карамели или лучше шоколадный. Села на кровать, приспустила штаны, раздвинула ноги, ничего не происходило. Я разозлилась. Натянула пижаму, встала, нашла за книгами пачку сигарет, на кухне спички. Вышла на балкон, закурила и заговорила:

знаешь что, я на тебя рабствовать не собираюсь! если ты не поможешь своей семье – бабушке, дяде, дедушке, тёте, двоюродной сестре – видишь, какая у тебя большая семья, – я, так уж и быть, тебя доношу, а потом… а потом я отнесу тебя в бэби-бокс или, если не найду такого, то выкину тебя прямо на помойку в мусорный бак, и там уже сам как знаешь, можешь отстёгивать купюры тому, кто найдёт тебя, маленькой пухлой рученькой.

Я закурила вторую.

или знаешь что, отнесу-ка тебя, пожалуй, к мяукающему. ты наверняка в него такой. конечно, он будет всё отрицать, но сделает потом ДНК-тест на деньги, которые ты ему дашь, он вроде богатый, Соня говорила, но тебе он ни копейки не даст, там устано́вите отцовство, мяукающий поймёт про деньги, и будете жить душа в душу, мяукать. или ты деньги через женщин только выдавать можешь?