Дорога на Царьград

Мы еще немного помолчали, а потом Абаз прокомментировал события прошлой ночи и коснулся чехая, у которого, по его словам, в один из дней разбойники украдут и коня, и сапоги. Аяс иронично подтвердил, что чехай – набожный человек и только постилку для моления не отдаст без борьбы. На остальное он и не глядит.

Мы опять немного помолчали, а потом Абаз, отмахиваясь от дыма, указал на сумку:

– Надеюсь, ты чуток попользовался?

Когда я сказал, что не открывал сумки и не знаю, что там внутри, мне привиделось, что даже табачный дым замер от изумления. Во взгляде турок удивление смешалось с брезгливостью. И хотя мне теперь еще больше захотелось узнать, что находится в сумке, я опять начал наслаждаться своим нравственным превосходством.

Первым заговорил, потупив большие темные глаза с жалостливым смешком, Аяс:

– Значит, ты – не человек для зеленого человека?

Тогда я не понял странный шифр. Лишь пожал плечами и отдал сумку Абазу. То, что я не придавал большого значения несомненно доказанной храбрости, еще больше наполняло меня удовольствием. Я не мог забыть тот взгляд, полный ненависти, которым одарил меня Абаз, когда я вернул ему потерянное оружие. Он должен был удавиться от невозможности выразить мне благодарность, а я лишь равнодушно за всем этим наблюдаю – как ученый, ожидающий, когда крылья бабочки на игле, наконец, замрут.

Абаз даже не осмотрел сумку. Только проговорил:

– Ты будешь моим гостем.

Когда побеждаешь – делай паузу! Если бы люди придерживались этого правила, тогда бы ни один игорный дом не обогатился. А что же сделал я? Я довольно вяло искал разумные причины отказаться от любезного приглашения, и в основном эти причины увязывались с необходимостью продолжать путешествие вместе с нашими знакомыми из Дубровника. Турки обещали мне гораздо более комфортное путешествие – с богатым отцом Аяса, через три дня, когда из Белграда должен был прийти большой караван, следующий в Царьград. С дубровчанами же мы могли путешествовать только до того места, откуда им предстояло направиться в Приштину. Возможность несколько дней отдохнуть в давно позабытых комфортных условиях, в ожидании каравана из Белграда, тоже представлялась мне разумным контрдоводом путешествию с дубровчанами. Но коронным аргументом явился тот факт, что до самой Ягодины не было ни одной общественной бани, а вонь моего тела уже порядком раздражала и меня самого.

И я согласился. Когда моя дорогая вернулась со свежей водой, я спокойно огласил ей решение мудреца и гиганта добродетели. Ошибка. Нужно было ей сообщить об этом с глазу на глаз. А так мне пришлось вытерпеть в присутствии турок больше, чем обычно христиане терпят от своих жен. Она с треском опустила кувшин на каменный пол, пнула ногой узелок со сменой белья, вытащила свою подстилку из-под Аяса, который при этом едва не опрокинулся на нос, и отошла поближе к дубровчанам. Потом села и уставилась в угол двора.

Я так и не смог решить по-быстрому, разумно ли будет нагрубить ей и таким образом сохранить свой победоносный вид, либо притвориться, что ничего не случилось.

Взгляд на помрачневшие лица турок сразу же сказал мне, что в моем словарном запасе недостает адекватного оружия, и я избрал другую тактику.

Над чем сам же и посмеялся с чувством превосходства.

Ее реакция настолько превосходила их границы понимания отношений между мужчинами и женщинами, что я выставил себя не столько подкаблучником, сколько простым болваном.

По-азиатски мудро пережив инцидент, турки вернулись к теме нашего разговора. Они предложили мне тотчас же отправиться в дом Абаза, где мы смогли бы вымыться, как люди, и, наконец, поесть по-человечески.

Я, конечно, побаивался, что моя ненаглядная опять отреагирует бурно, и, тем не менее, предполагал, что она не настолько сумасшедшая, чтобы остаться одной в караван-сарае. После небольшого скандала, который она мне учинила, я уже действительно никак не мог отступиться. Я упаковал и свои, и ее вещи и понес их к лошади.

Она в молчании последовала за нами. Даже это я посчитал победой.

Паланка Хасан-паши на этот раз мне показалась меньше, чем накануне вечером. Городской вид ей придают плотно примыкающие друг к другу дома без двориков перед фасадами. Вероятно, они так тесно прибились друг к другу из постоянного страха перед разбойниками. Неужто фундаментом любого города служит страх?

Справа от караван-сарая располагается окраинный сербский квартал, а слева – турецкий. Мы быстро проехали по узкой улочке с одноэтажными, оштукатуренными грязью с пометом домиками, с которых шелушилась известка, и оказались в другой части поселения, где дома больше и красивее. Дом Абаза, точнее, его отца, оказался одним из самых красивых. Его двор обнесен высокой стеной из необожженного кирпича, вдоль которой растет сирень, а перед домом стоят три высоких тополя. Сам дом белый, двухэтажный, с большим количеством окон и орнаментом из скрещенных балок на фасаде.

Нам выделили просторную гостевую комнату с видом на ухоженный розарий в задней части двора. Картина, которой недостает только немного шербета.