Дорога на Царьград

Несмотря на объяснение дубровчан, я не почувствовал особого облегчения и встретил ночь, не находя себе места. Я тихо ворчал на камни, натиравшие мне кожу под тонкой постилкой. А моя дорогая смеялась и отпускала шуточки насчет моей избалованности. Легко ей – она любит путешествовать. А мне по вкусу только такое путешествие, когда дом, в котором есть удобная кровать, письменный стол, большая кухня и столовая, английский туалет и все прочее, что мне требуется, медленно передвигается вместе со мной. И тогда уж – куда занесет, туда занесет.

Если я вообще той ночью спал, то спал очень плохо. Ежечасно просыпаясь, я долго размышлял о подковывании собак (вероятно потому, что их лай слышался всю ночь) и о разных других занимательных вещах, которые потом даже вспомнить не мог.

В какую-то пору ночи во дворе началось шевеление. С разных сторон послышались горловые вскрики заспанных постояльцев, а потом со двора галопом вылетел всадник на коне. Один из разбойников оказался настолько бесстыжим, что подкрался к караван-сараю и просто украл коня.

Проснулись все. Собаки лаяли, как обезумевшие. В некоторых очагах еще теплился огонь. Караван-сараем без оглядки на принадлежность к вере и различия в цвете глаз завладело чувство солидарности.

То ли я задремал ненадолго, то ли нет, только пришел я в себя лишь от стрельбы в непосредственной близости. Один сумасшедший серб из леса – может быть, и тот, что взбудоражил караван-сарай чуть ранее – заявился опять за конем, но слуги турецких торговцев на этот раз бодрствовали и встретили его залпом. Он упал на месте замертво. А один слуга получил ранение из-за неточности ночной стрельбы.

Теперь уже никому не приходило в голову притворяться спящим. Многие постояльцы снова разожгли огонь в своих очагах. Кто-то продолжал лежать, кто-то сел, закутавшись в покрывало. Было не очень холодно, хотя температура уже понизилась на несколько градусов. А собаки все лаяли и лаяли. Разве это не признак опасности?

Дальнейшего развития ночного кошмара нам долго ждать не пришлось. Группа разбойников попыталась на лошадях заехать в караван-сарай, закрывавшийся только на цепь, которую снимал и надевал любой желающий. Слуги встретили непрошеных гостей в готовности. Началась настоящая битва. Человек чувствует себя глупо, когда около летят пули, а спрятаться негде. Правда, наше место находилось на стене, смотрящей на улицу, чуть в сторонке. Едва ли какая-нибудь пуля могла попасть прямо в нас, но у меня не было времени рассчитать все возможные баллистические траектории носителей смерти. Я потащил свою дорогую вниз и прижался с ней к траве под нашими «апартаментами». Дубровчане повытаскивали ружья и снова попытались всучить мне то допотопное ружьишко, которое на вид представляло гораздо бо́льшую опасность для того, кто решится стрелять из него, чем для того, кому предназначалась бы его пуля. Я просто положил его подле себя. Не желая становиться потенциальной мишенью, я в то же время не хотел и стрелять в своих диких соотечественников.

Похоже, что маскарадным воякам из крепости не приходило в голову принять участие в столь неэстетичном действе, как перестрелка в поселении, либо они просто слишком сильно задержались, обувая свои желтые сапоги. Я надеялся, что они хотя бы заиграют ту свою ужасную вечернюю музыку на зурнах и барабанах, и разбойники уберутся в тишину леса.

Палили со всех сторон. Вероятно, и из домов, и из крепости. Разбойники первыми проявили некоторую воспитанность и удалились, не забрав тело своего убитого приятеля.

Утро мы встретили помятыми и перекошенными.

Дубровчане спорили о продолжении пути. Одни выступали за то, чтобы немедленно тронуться в путь, тогда как другие считали, что нужно попытаться отдохнуть и двинуться дальше на утро следующего дня. Последние на основании своего многолетнего опыта были уверены в том, что повторения катастрофической ночи нам опасаться не стоит. Вояки вошли во двор и смело вытащили мертвого разбойника. Чтобы затем его еще смелее посадить на кол у входа в крепость. Часть турецких торговцев навьючили своих лошадей и приготовились трогаться. Дубровчане увлеклись междоусобными обидами.

А потом пожаловали Абаз и Аяс.

Я совсем было забыл про сумку. И их появление пробудило во мне лишь слабый отблеск моего вчерашнего помысла о нравственном триумфе человека.

Абаз и Аяс заприметили нас еще на входе. Они доскакали до нашего уголка террасы и молча спешились с коней.

Моей ненаглядной появление этих двоих явно было неприятно. Она даже не пыталась выказать ложную вежливость. Молча взяла кувшин и направилась к фонтану во дворе. Мы, тоже молча, уселись на постилки. Турки предложили мне табаку. Я отказался. Я не заядлый курильщик, а курение на голодный желудок меня вообще не прельщает. Аяс разжег трубку угольком из очага.