Дорога на Царьград

И не только у меня. Наконец мы выбрались из леса на опушку, с которой нам открылся вид на обработанные поля и холмы около Паланки. Там нас поджидала небольшая группа всадников. Началось неописуемое празднество. Турки повытаскивали пистолеты и ружья и, крича как сумасшедшие, начали стрелять в воздух и угрожать лесу. А затем, как по команде, соскочили с коней и расстелили на траве постилки в сторону Мекки, которая, как выходило, находилась где-то левее, далеко за дорогой. Турки разулись и после короткого ритуального омовения лица, рук и ног предались молитве Аллаху, полной невыносимых горловых звуков. А мы, гяуры, либо уселись на траву, либо затаились за лошадьми – кто как. Главное было – не мешать. Теперь мы могли сосчитаться. Из двухсот людей христиан было не более трех десятков. Если я мог себя назвать именно христианином. В действительности было с нами и несколько евреев, но я точно – не еврей. Если что-либо можно утверждать точно. Как бы то ни было, я не обрезан. Это точно. Сейчас, после всего пережитого, я ощущаю себя вообще ничем, но…

Несмотря на то что речь шла об их обычной молитве, которую они из-за событий в лесу пропустили, турки на самом деле молились из благодарности за то, что мы благополучно выбрались из опасного леса.

Неприятная сцена – толпа людей, попадавших на землю и смотрящих друг другу на ступни и еще не буду говорить на что. И смешно, и грустно одновременно. Конечно, мне и в голову не приходило смеяться; я придерживался своей глупой привычки повторять то, что говорят другие. Иногда я это делаю беззвучно и совершенно бессознательно, повторяю про себя и только открываю рот, а иногда я повторяю целые предложения. Дубровчане меня запугали рассказами о том, как какие-то европейцы по неосторожности произнесли исламскую формулу веры. Какую – я писать даже сейчас не хочу, хотя отлично знаю, как вся фраза звучит на арабском. Означает она, что Аллах – единственный бог, а Мухаммед – его пророк. Произнесение ее вслух считается у турок одним из признаков или чинов принятия ислама, и потом тебе придется нелегко, если ты попытаешься отказаться от новой веры. Как же все, что мне поведали дубровчане в дороге, пригодилось впоследствии!

Когда моление, наконец, завершилось, мы обождали, пока турки обуются и скатают свои постилки. И затем продолжили путь к Паланке Хасан-паши.

Дорога петляла перед нами между прореженных ясеней и тополей, спускалась вниз и снова поднималась вверх, так что мы могли видеть почти весь караван. Со стороны города в облаке пыли к головной части колонны приближалась группа всадников.

Вот тогда я совершил вторую ошибку, повлекшую за собой глупые и отвратительные события.

Ко мне подскакал на своем коне рябой Абаз. Подъехал ко мне совсем близко, сбросил с седла одну кожаную суму и протянул ее мне, спросив, не соглашусь ли я ее постеречь. В маленьких глазках Абаза проглядывал страх, смешанный с яростью. На тот момент все еще не очень хорошо понимая происшествие с пистолетом, я все же сознавал, что мы с Абазом стали в какой-то мере связаны, и потому не раздумывал долго. Я взял сумку и прицепил ее к своему седлу. Новая ноша была нетяжела.

Моя любовь, которой мне сейчас так недостает, спросила у меня, что за сумку дал мне турок. А я жестом ей показал, что все в порядке. Как будто бы это было заранее оговорено и не имело никакого значения. Прежде чем превратиться в ветвистое паразитирующее дерево, пьющее из вас все соки и силу, обманы прорастают слабыми побегами, всходящими часто и беспричинно.

После короткого разговора с кириджи-баши всадники из города направились к нам. Я не настолько глуп, чтобы не понять, что их интересует сумка, отданная мне Абазом на хранение. Подъехав к нашей группе, всадники отделили от каравана Абаза и Аяса, а мы продолжили путь дальше.

Когда мы проезжали мимо них, командир солдат из Паланки, городской чехай[21]

, что-то тихо говорил Аясу. Абаз бросил на меня быстрый взгляд и тотчас же повернулся к чехаю.

Я попытался разгадать, во что я ввязался, чтобы не открыть сумку немедленно. Не хватало мне еще только угодить в турецкую темницу. И из-за чего? Чем меня этот рябой и неприятный турок обязал? Я поглядел назад. Разговор с чехаем все еще продолжался. Аяс что-то показывал чехаю, а тот отмахивался рукой. И, хотя меня распирало любопытство, я решил открыть сумку, только когда мы остановимся на ночлег.

Когда мы приближались к первым домам городка, а точнее, большого села, выросшего вокруг крепости из жердей и грязи, к нам ринулась орава страшных псов с оскаленными черными пастями.

Псы лаяли и кидались на лошадей перед нами. Лошади взволновались. Слугам торговцев и людям кириджи-баши пришлось разгонять их палками и саблями, но, хотя удары многих палок попадали в цель, псы упорно возвращались назад, скуля и лая.

Турки держат сонмы бродячих собак, служащих им сигналом к тревоге, когда кто-нибудь пытается неприметно прокрасться к поселению. Ходят слухи, что даже Царьград кишит такими псами.